Подумаешь, попал – 2

– Катериновка, значит, – поправил я старосту.

– Она самая, ваша милость, – согласился мужик.

Он пригляделся к моим погонам и вдруг произнес:

– А вы, господин генерал, чай не Власовым будете? А то дён три тому назад ваши тут проходили, тоже на русском балакали, говорили, за свободу от большевиков борются.

Его слова разозлили и возмутили меня. Я чуть не приказал расстрелять его, но сдержался, и просто сказал:

– Этого пока под арест, послушаем, что сельчане про него скажут,

а там видно будет.

Старосту потащили к стоящему неподалеку амбару, двери которого, запирались на мощный засов. Водители, с резиновыми ведрами, сделанными из камер, устремились к колодцу, находившемуся в самом центре села. Кому-то нужно было подлить воды в радиаторы, а кто-то просто хотел ополоснуться, смыть с лица дорожную пыль и испить водицы.

Первыми, как всегда проявив любопытство, появились вездесущие мальчишки. Парочка из них, что посмелей, начали крутиться возле Федорчука, наблюдая, как тот деловито стирает тряпкой пыль с лобовых стекол машины.

– Дятьку, а вы кто? – наконец, спросил один из мальцов у Алексея.

– Как, кто, – ответил, тот заканчивая со стеклами и начиная драить фары. – Советские солдаты! Вот пришли сюда немцев бить! Не знаешь, где они и полицаи попрятались?

– Да ну, советские, усомнился пацан, – у меня тятька воюе, как-то раз, до прихода немчуков, картку прислал, у него у таких штук не було, – пацан указал на погоны Федорчука.

Я стоял неподалеку и слышал их диалог. И тут до меня дошло, что смущало, и настораживало сельчан – не только техника, но и погоны. Ведь они еще не видели их на плечах советских солдат. Вот это и сбило с понталыку старосту, пришедшего к мысли, что мы власовцы.

– А ты к наградам моим присмотрись! – сказал Федорчук, давая пацану,

притронуться к ним.

– Такие, брат, только советские бойцы носят, а погоны, что на плечах, так то недавно ввели! В них красивше будем.

Пацан вдруг сорвался с места и побежал, крича:

– Мамку, диду! Наши пришли!

В селе мы были не долго, часа два. Солдаты устроили перекус из выданного им сухого пайка. А у меня, наконец-то, сняли с руки гипс. Фельдшер наложил плотную эластичную повязку и предупредил, действовать рукой нужно поосторожнее. Как я и подозревал, перелома кости не было, так трещина.

Мужика, назвавшегося старостой, по просьбе сельчан отпустили. Те сказали, что он их не обижал и перед немцами особенно не выслуживался. Я не стал возражать, хотя староста и разозлил меня, предположив, что мы власовцы. Вид красноармейцев в погонах навел его на такую мысль.

Через какое-то время, после того, как мы покинули село, стали слышны орудийные выстрелы и грохот снарядных разрывов. Примерно в километрах пяти от нас, явно, шел бой, и вел его Толбухин. Я прислушался и несколько успокоился. Выстрелы производились только из пушек тридцать четверок, уж я их ни с кем не спутаю. Доносились и пулеметные очереди. Похоже, наш авангард кого-то громил.

Минут через двадцать, когда я со своим эскортом, покинув основную колонну, съехал с основной дороги на грунтовку, идущую параллельно появившейся железной дороге, окончательно стало ясно, что произошло. Перед этим, в бинокль, я рассмотрел тянувшиеся цепочкой горящие, а кое-где и опрокинутые вагоны, и десяток удалявшихся от них наших танков.

Я решил поближе рассмотреть побоище и, в сопровождении трех мотоциклов и двух легких танков Т-60, навязанных мне Капраловым, устремился к «железке». Первым предстал нашим взорам сошедший с рельс и опрокинутый на бок паровоз, тендер с рассыпавшимся углем, два разбитых пассажирских вагона, рядом с ними лежали тела немецких солдат. После сцепка, видно, оборвалась, и я насчитал десять платформ, на которых стояли горящие танки, два из которых были «тиграми», остальные – «пантеры», или Т-4. После опять полыхающий пассажирский вагон и почему-то три грузовых, следом за которыми была прицеплена цистерна с топливом и площадка с зенитной установкой, чей расчет так же был расстрелян. Ствол зенитки был опущен и повернут в сторону. Очевидно, расчет попытался оказать сопротивление нападавшим, но не успел. Между тем, огонь с пассажирского вагона перекинулся на ближайший грузовой. Деревянный, он загорелся сразу. Один из бойцов охраны слезших с мотоциклов, откинул щеколду у следующего вагона и отодвинул дверь. Увиденное не обрадовало его. Вагон был заполнен снарядными ящиками.

– Быстро едем отсюда! – закричал я, чувствуя, как у меня забегали мурашки по телу.

Лешка стал разворачивать додж. Мне показалось, что делал он это слишком медленно. Я, наконец-то, взял себя в руки и даже так бодренько произнес, не обращаясь конкретно ни к кому:

– Молодцы, Толбухинцы, целую роту тяжелых танков уничтожили без потерь!

– А то, знай наших! – ответил мне Федорчук, добавляя газу.

Мы ехали первыми, следом нас догоняли мотоциклисты, а потом танки, которые перед этим уступили нам дорогу.

– Мне, если честно, товарищ генерал, страшновато стало, – признался

Лешка.

Я не стал говорить ему, что почувствовал я, а лишь ответил: