Подруга

Мы шли, болтая, после дождя пахло мокрым асфальтом. Я вдыхала всей грудью аромат, и вдруг подумала, что все не так плохо. Я ведь не дура и знаю, что к чему. Я сама так решила, а не он за меня. Олег смотрел пристально, смущался, очень хотел понравиться. Не обязательно быть с ним, главное, просто поймать момент. Так говорила Настя. Ей я честно рассказала все как есть. И на минуту показалось, что в глазах подруги увидела восхищение вместо непонимания. Что не поволоклась за ним, не унижалась и если и страдала, то не подавая виду.

Держала голову высоко. Как учила мать. Всегда.

«Не будь тряпкой», – говорила она

Все наладится. Все забудется. Я широко и поощрительно улыбнулась Олегу, который повторял лучшие моменты из просмотренного и изображал двух пьяных мужиков, которые, видимо, ошиблись залом и попали на арт-кино. Сев на разные ряды, они продолжали громко болтать, пока их не выгнала билетерша.

И вдруг сердце ухнуло в ноги. Серая машина у входа в общежитие. Антон стоял, засунув руки в карманы джинсов, на крыльце.

Глубоко вдохнула – мол, пройдем мимо как ни в чем ни бывало. И здороваться не стану. А он вдруг сам вышел навстречу. Сбежал по лестнице своей пружинистой походкой.

– Ира, – лицо какое-то помятое, волосы стоят торчком.

Вопрос на лице Олега.

– Привет, – сердце стучит, видимо, забыла не так хорошо, как представляла.

– Хочу поговорить.

– Я вам не мешаю? – вроде как с юмором пытался произнести Олег.

– Мешаешь, – грубо обрубил Антон.

Я шагнула назад. Мне захотелось оказаться как можно дальше от этих двоих. В общаге. В комнате. Дома. У мамы. В Угорье. На другой планете.

– Поговори со мной. Две минуты, – он, кажется, просил. Мне стало как-то не по себе. Я заметила, что под глазами у него залегли темные круги, а волосы мокрые, будто он не на машине приехал сюда, а бежал под дождем.

– Олег, ты… иди? Давай созвонимся. И завтра все как запланировали.

Он развел руками и, развернувшись, пошел назад.

– И что ты там с ним запланировала, серьезно?

– Ты что-то хотел?

Антон порывисто обнял меня за плечи и уткнулся носом в плечо. Я растерялась. Он всегда заводил меня в тупик.

7

Он усадил меня, опешившую, в машину и привез в парк. Мы молча шли к склону, с которого открывался вид на город и где совсем не было людей – непогода, не время для прогулок. Внизу виднелась обмелевшая река. Он молчал, собираясь с мыслями. А потом начал говорить, не мог остановиться, сбивался, повторялся. Говорил, что ошибся, что я не иду из мыслей, что привык к свободе и не представлял, что будет готов ограничить ее одним человеком. И вот…

Я не верила своим ушам. Подумала, что это может быть розыгрыш или нелепая шутка, но уж больно плохо выглядел этот парень и слишком нервничал, стоя передо мной.

– Что ты молчишь?

– Я не знаю, что сказать, – выдавила я.

– Скажешь, я не нравлюсь тебе? Скажешь, не думала обо мне? А о той ночи? В первый раз всегда так… Я дам тебе больше.

Я вспомнила его голое тело, склонившееся надо мной лицо и ощутила, как жаркие мурашки прошлись по телу, от затылка до низа спины.

Он чуть наклонился, крепко сжал плечи и, пристально глядя в глаза, спросил:

– Ты дашь мне шанс? Скажи, дашь? Будешь со мной? Всерьез?

Я даже не успела кивнуть, а он уверенно прижал меня к себе, будто не допускал другого ответа.

В тот же вечер на своей странице в соцсети, заваленной селфи, снимками с тусовок и из машиной, он опубликовал мою фотографию, подписав:

Три важных месяца, она + я

С удивлением я поняла, что он начал отсчет с той самой вечеринки на штопоровской даче. Ждала ехидных комментариев, подвоха. Но Антон безупречен. Через неделю привел меня, упирающуюся, смущенную, в дом, познакомить с родителями. Я не понимала, к чему такая спешка, но не хотела ему перечить. Отец был вежлив и благосклонен. А когда я с интересом и почти искренним восхищением рассмотрела все показанные им медали и ордена, мне показалось, он и вовсе расположился ко мне. А вот мать плохо скрывала неприязнь, глядя на дешевый торт в пластиковой коробке, который я принесла, и на меня как его отражение.

Простая бижутерия в ушах и на шее, одежда без особых изысков, на ногах – кроссовки, а на голове из прически – только волосы на боковой пробор. Она никак не могла разжать поджатые со встречи на пороге губы.

Но почему-то именно этот день окончательно убедил меня в чувствах Антона. Трудно понять почему, но он действительно хотел быть со мной.

А потом резко заболела и начала угасать мама. Я уезжала к ней в Угорье каждые выходные. Она сгорела за два месяца и умерла в конце лета, в солнечный, жаркий день.

Два коренастых грузчика ловко забрасывали землю внутрь ямы, и комья со странным стуком падали вниз. Звук напоминал о том, что в большой деревянной коробке внутри – моя мать. Смерть сделала беззащитным и почти детским ее худое лицо. У меня замерзли ноги и руки, после бессонной ночи не было сил плакать, говорить.