Подруга

Данилу становилось неловко. Будто это он напился и несет чепуху. Закрыв за ним дверь и не успев обдумать привычный пристальный взгляд, я по звукам поняла, что муж в туалете – его тошнило. Складывая вещи в стиральную машину, я чувствовала не только запах мужского тела, духов и перегар. Мне почудилось что-то женское, терпкое – иланг-иланг?.. Но я, отругав себя за мнительность, решительно налила порошок в лоток и захлопнула круглую створку.

Раньше, проспавшись, он чувствовал вину и плыл в похмельных страхах. Был нежен, целовал, засыпал, обняв. Мы гуляли, смотрели фильмы, занимались любовью. Но со временем потребность во мне будто отпала.

В субботнее утро Антон был зол, плохо себя чувствовал, огрызался и не думал извиняться. В комнате, даже с распахнутыми окнами, плохо пахло алкоголем. Он проснулся и вышел на кухню, морщась от яркого света, и сердито посмотрел на меня. Я вытаскивала посуду из мойки.

– Блин, голова трещит. Нельзя потише?

– Потише надо было ночью вчера возвращаться, правда? – я подняла брови.

– О да, давай теперь мозг мне выносить еще начни, – лениво произнес муж, даже не злясь, будто я и мои слова не имели никакого смысла, просто назойливая муха влетела в комнату и мешает жить. Ну не станешь же ты с ней вести беседы про траекторию полета?

Он выпил воды и ушел в другую комнату. Через минуту оттуда донесся его голос и смех – видимо, вспоминать истории вечера было забавно.

Я чувствовала себя мебелью. Деталью интерьера, которая не раздражает лишь потому, что не имеет значения. В ванной зашумела вода, он вышел свежий, с мокрыми волосами, достал из шкафа чистую одежду и снова заглянул ко мне.

На сковороде тушилось мясо с овощами, в кастрюле варилась гречневая лапша. Мне захотелось побаловать себя вкусным обедом, и совсем не было желания портить выходной.

– Я уехал!

– Ты куда? – я плохо скрывала разочарование.

– Да по делам. Дане надо помочь машину отогнать, потом к родителям обещал.

Раньше мы приезжали к ним вместе, как положено паре, и вечер превращался в неловкость. Вырывавшиеся подначивания свекрови только накаляли обстановку. Потом я стала находить причины остаться дома, а Антон перестал настаивать.

Он уехал и вернулся только за полночь. Я ждала его, лежа в постели, пытаясь уснуть. Хлопнула дверь. Я встала выпить воды и снова уловила легкий запах иланг-иланга, когда он прошел мимо.

Или мне показалось? Я открыла Телеграм и написала Соне:

Мне кажется, муж мне изменяет…

9

Закончив работу в понедельник, я поехала к Насте. В нашей новой взрослой жизни мы виделись совсем редко. В ней мне казалось, что я все время не к месту: двое детей-погодок, ее курсирование от плиты к ванной, скомканные разговоры, в которых не обсудишь всего, что наболело. Но сегодня я не могла – написала ей утром:

«Привет! Как дела? Как дети?»

И, не дожидаясь ответа, выпалила следом:

«Можем увидеться?»

Она ответила кратко:

«Приезжай»

Ни «привет», ни «пока» – и так всегда.

После вторых подряд родов подруга раздалась в ширину, но не сильно парилась насчет своего внешнего вида, все так же громко смеялась и сильно любила жизнь. Причиной их брака с Димоном стал первый сын, но, к удивлению всех, они совпали в довольно гармоничную пару. Штопор, бросивший универ еще на третьем курсе, увлекся программированием, работал из дома и обожал детей. Его мать, собственноручно принявшая обоих внуков, души в них не чаяла.

– Ир, да рожать вам надо, фигней страдаете, – с бывалым видом говорила Настя, наливая мне домашний суп с лапшой (мальчики любят) и откидывая пальцами отросшую челку с глаз. В спальне заплакал, проснувшись, младший сын. Она ушла в комнату и вернулась с заспанным краснощеким малышом на руках. На щеке у него остался трогательный след от подушки.

Взяв его на руки, пока подруга мешала белую смесь, похожую на муку, в бутылочке с водой, я чувствовала волнение. Что-то дрогнуло внутри, когда он прислонил голову к ее щеке, а потом истошно заплакал.

Мне очень хотелось детей.

Иногда я корила себя за эти мысли, думая, что пытаюсь заполнить пустоту внутри себя. И пустоту между собой и мужем. Кто бы мог подумать, мне очень не хватало матери. Это было странно, мы никогда не были близки, из всех эмоций самой сильной из моего детства был страх. Страх сделать что-то не так: плохо вымыть полы, получить низкую оценку, задать глупый вопрос, проявить свои чувства, ну а после трагедии с Алисой еще и чувство вины… С тех пор, как матери не стало, все эти чувства немного притупились, но на передний план вышло одиночество.

Мы с Настей любили друг друга, но между нами пролегла пропасть – из кастрюль, пеленок и коробок памперсов, теснившихся по углам. Соня, с которой мы познакомились в этом году, порой казалась мне более близкой, потому что она будто понимала меня с полуслова. Мы были с ней на одной волне.

А еще я боялась. Того, какой стану матерью. Я боялась, что что-нибудь снова произойдет.