Подручный смерти

– Не помню, – смешалась Мариша. – Я на часы не смотрела.

– Когда вы закончили, куда направились?

– Я домой… а Кирилл Сергеич меня провожал. Было темно, я боялась идти одна.

– Он проводил вас до самого дома?

– До калитки…

– А потом?

– Он пошел к себе, я легла спать. Доктор живет на соседней улице.

– Я знаю, – кивнул сыщик. – В котором часу вы вернулись домой?

– Не могу сказать. Я очень устала и хотела поскорее лечь…

– Кто может подтвердить ваши слова? Вы одна живете?

– С мамой. Но она не слышала, как я пришла… Она уже спала.

– От вашего дома далеко до пустыря?

– Если идти прямо по улице, то минут десять ходу…

– А если свернуть в проулок?

– Тогда… в принципе…

– Вы живете на улице Лесорубов, а Бортников – на Кирова. Он мог свернуть в проулок, чтобы сократить путь?

– Мог… но…

– Из проулка до пустыря рукой подать. Верно?

Глава 30

Пашка за обе щеки уписывал теплую картошку, заедая солеными груздями. Мать сидела напротив, смотрела, как он ест, и вздыхала.

– Остыло все… Я уж думала, ты не придешь. У дружка останешься.

Сын так и хотел сделать, проучить ее, чтобы не вешала на него всех собак. Планы нарушил отец Димона, который напился и устроил в доме дебош. Бил посуду, грозился показать всем где раки зимуют. Пашке вспомнились скандалы, которые закатывал его родитель, настроение испортилось. Он решил вернуться домой.

– Ты на меня сердишься? – виновато спросила Анюта.

– Радуюсь! – набычился парень. – Родная мать меня в преступники записала. Типа я душегуб! Спасибо, хоть в ментовку не сдала. Ладно, проехали… Как дядька?

– Плохо. Пока я стряпала, он в погреб забрался и сидел там в темноте. Потом, видно, окоченел и орать начал.

– В погреб? – поперхнулся Пашка. – Че это он?.. Говорю тебе, свихнулся мужик! Башню сорвало! То в чулан залез, теперь в погреб. А завтра возьмет ножик и чик по горлу! Зарежет во сне тебя и меня. Или дом подпалит. С него станется!

– Ой-ей-ей! Как быть-то? Не в психушку же его сдавать? Родной брат все-таки.

Анюта терла красные глаза, но слез не было. Она их выплакала, дожидаясь сына с гулянки. Не ровен час, тот опять на пустырь отправится. Она не смела высказывать свои опасения, боялась, что парень сорвется: уйдет из дому или выкинет еще какой-нибудь фортель.

– Че он там делал, в погребе? Снова крыс искал?

– Мишаня-то? Сидел, зубами стучал, – вздохнула она. – Потом на помощь позвал.

– Сам не мог по лестнице вылезти?

– Видать, не мог. Переклинило его. Ничегошеньки не соображал, бормотал про склеп какой-то… Ему показалось, что он не в погребе, а в склепе. Представляешь? Бедный! Потом про самолет вспомнил… В бреду-то всякое привидеться может. Я ему твержу, что все хорошо… а он заладил свое: самолет, дескать, разбился…

– Какой самолет?

– Да откуда ж мне знать? – всплеснула руками Анюта. – Он в детстве с отцом на «кукурузнике» летал… Стало быть, тот «кукурузник» и разбился. Только неправда это! «Кукурузник» благополучно сел, а Мишаня с тех пор болеет. Застудился сильно. Я и доктору про это рассказала. Он считает, что стресс повлиял на здоровье брата. Видать, он чего-то испугался в полете. Теперь ангина провоцирует душевное расстройство и наоборот. Мишане нельзя нервничать. А у него работа проклятая! Без нервов не обходится…

Пашка перестал жевать и задумался. Историю с кукурузником он пропустил мимо ушей, в отличие от погреба. Какого рожна дядьке там понадобилось?

Пока мать причитала, он отодвинул тарелку и встал из-за стола.

– Ты куда? А чай? Я оладий напекла.

– Спасибо, мам, я и так объелся. Чаю позже попью. Ладно?

Анюта хотела улыбнуться, но только кивнула и принялась мыть посуду. Она невольно прислушивалась к звукам в доме. Вот хлопнула дверь, сын закрылся в своей комнате. Вот ветер бросает мокрым снегом в стекло, гудит в дымоходе.

Покончив с посудой, она пошла проверить, как там больной. Брат лежал под одеялом и будто бы спал. Он натужно сопел, его зрачки подрагивали и бегали под опущенными веками. Анюта материнским жестом потрогала его лоб – влажный, но не горячий, – и устало опустилась на край постели. После нервных припадков Мишаня проваливался в долгий тревожный сон. Что видел он в своем забытье? Какие кошмары мучили его? И чего от него ждать завтра? Через день? Через неделю?

– Самолет… – бормотал он. – Склеп… бляшки… перт…

Некоторые слова были неразборчивы, и Анюта наклонялась над изголовьем больного, прислушивалась. Но все равно не понимала.

Тем временем Пашка обдумывал, как бы ему спуститься в погреб, чтобы мать не заметила. Дождаться ночи? Пусть уснет, тогда у него будут развязаны руки…

* * *

Во дворе залаяла собака, кто-то постучал Марише в окно. Сначала она испугалась, вскочила, хотела позвать на помощь. Потом одумалась. Приоткрыла занавеску и выглянула. Под окном стоял… доктор Бортников.

– Вы? – поразилась она.

– Выходи, надо поговорить.

На улице валил снег с дождем. Деревья в саду казались белыми, с крыши капало. Мариша не верила своему счастью.

– Я не одета…

– Так одевайся быстрее! Я жду!