Подростки

— Конечно, еду. Все очень кстати. Боюсь только, как бы не проспать. У нас встают поздно, а будильник Василий Степанович не разрешает заводить. Режим сна у него нарушается.

— Да брось ты, Тома. Чего бояться? Я за тобой забегу.

Дома я переполошила всех. Обычно просыпалась всегда в то время, которое сама для себя устанавливала. А тут почувствовала, что отвечаю не только за себя, а и за подругу, и испугалась. Начали одолевать сомнения: а вдруг просплю? И всем наказала: разбудить! И бабушка, и мама то и дело вскакивали, смотрели на часы. Было полчаса шестого, когда бабушка поднялась, вышла на кухню. Прилечь она не решилась, присела за столом и продремала оставшиеся полчаса. Пошла меня будить. А я сама выскочила навстречу. Смеюсь:

— Бабушка, чего ты беспокоишься? Я ж никогда не просыпаю. И сейчас вскочила ровно в шесть, как по заказу.

Бабушка махнула на меня рукой и пошла досыпать.

В лес мы принесли много веселья, смеху. Я захватила с собой магнитофон, и Ольга Федоровна очень хвалила меня за это. В чемоданчике у Сережи оказался приличный набор магнитофонных записей. Слушали популярные песни, даже танцевали. Мне удалось расшевелить Тамару. Она пела вместе со всеми, играла, смеялась. В этом опять помог магнитофон. Но он же и мешал. Притягивал к себе ребят, и вокруг нас с Тамарой все время толпились люди. Поговорить наедине, к чему я стремилась, не удавалось. Только перед обедом, когда на костре в эмалированном ведре уже закипала уха, я захлопнула крышку магнитофона.

— Все, — объявила. — Перерыв.

И обхватила за талию Тамару.

— Ой, устала я, умаялась! Пойдем, Томочка, к реке. Полюбуемся на блага природы. А то, пока мы тут музыку крутим, ребята всю красоту высмотрят.

Мы шли по лугу, как по мягкому зеленому ковру. Иссиня-черные скворцы выискивали в молодой траве зазевавшихся гусениц. По берегу реки почти у самой воды прогуливалась любопытная трясогузка. Она посмотрела на нас, прикинула, не грозит ли ей опасность, и опять зашагала, плавно покачивая похожим на лопатку хвостиком. У реки цвела черемуха. Резкий, горьковатый запах ее, смешиваясь с запахом парной земли, создавал неповторимый аромат весны.

— Ой! — воскликнула я, опускаясь на ствол подмытого половодьем и поваленного ветром дерева. — Ты полюбуйся только, Томочка! Погляди. Листочки на деревьях словно изумрудные. Ни пылинки на них. А воздух! Чистый нектар. Я насмотрелась, надышалась, голова кругом пошла.

— Правда, хорошо тут, — отозвалась Тамара. — Вот бы каждый выходной так за город выезжать. Да ведь не согласится никто. Мороки с нами много.

— Самим надо беспокоиться. «Дело спасения утопающих — дело рук самих утопающих». Это, кажется, Остап Бендер сказал.

— А ты молодец, Нинка, — перевела на другое разговор Тамара. — Такую музыку в своем чемоданчике привезла! Без нее было б скучнее. Я, когда еще в электричке ехала, смирилась с тем, что придется скучать. Ко мне и сейчас стесняются подойти. Из-за Бори.

— Пустое ты говоришь, Тома. А если музыка моя понравилась, могу одолжить на время. Благо, сама взаймы взяла. И ленты насобирала с бору по сосенке. Только где ж ты слушать будешь? Дома-то у тебя…

Сказала и осеклась. Но Тамара не придала моим словам значения. А может, думала совсем о другом.

— Погоди, — оживилась она. — Мои завтра в гости уйдут. Заходи сразу после уроков. Все записи прокрутим.

Возвращались в город с ярким румянцем на щеках, веселые, отдохнувшие, будто снявшие с себя бремя недельных забот. Ни одного грустного лица.

Как условились, в понедельник я забежала к Тамаре сразу после уроков. Установила и включила магнитофон. Песни следовали одна за другой. И одна другой краше. Мы и смеялись, и вздыхали. Наконец, кажется, притомились.

— А знаешь, Тома, — сказала я. — Мы ведь с Сережей недавно снова в подшефный колхоз ездили. О Боре там спрашивали. Такие записи сделали! Все его очень хвалят.

— Дай послушать.

— А ты не обидишься?

— Ну, что ты! Не маленькая.

Я поставила ленту, включила магнитофон. Прослушали рассказы мальчишек, Бориных подопечных из дворовой футбольной команды. Потом записи, сделанные в колхозе.

— Хороший он парень, Боря, — сказала Тамара. — До сих пор не пойму, как все произошло.

— Ты должна, обязана понять, Тамара, — убеждала я. — Все припомнить, все, до малейшей детали. Я думаю, от тебя многое зависит. Мы с Сережей были у тети Груни. У нее Боря хотел снять комнату, как он говорил, для двоюродной сестры из Калуги.

Тамара насторожилась.

— У него, по-моему, нет двоюродной сестры, — сказала она. — Тем более в Калуге.

— Нигде нет. Я это теперь твердо знаю. А для кого же он комнату снял? Вот послушай, что нам тетя Груня рассказала. Мы незаметно для нее все на магнитофон записали.

Рассказ тети Груни Тамара прослушала в грустном молчании. Вдруг она вскочила со стула, крикнула:

— Все вспомнила, все поняла! Это я, я виновата! Это он из-за меня все сделал. Нина, Ниночка! — И заметалась по комнате: — Я не могу! Я должна, обязана все рассказать.

Она схватила с вешалки плащ, накинула его на плечи. Потом, чуть успокоившись, присела на кушетку, взяла меня за руку.