Подлеморье. Книга 1

Лишь когда солнце высоко поднялось над Курбуликом и гольцами, нерповщики подъехали к речке Кедровой. Теперь хорошо видны поразившие Ганьку грозные Черемшанские скалы — еще той зимой он с отцом проходил мимо них: тогда нависшие над его головой каменные громады давили Ганьку своей грандиозностью и дикостью. Сейчас же, смягченные расстоянием, они походят на фантастические дворцы, церкви и башни. Ганька не может оторвать от них глаз.

— Дядя Филантий!

— Не называй меня Филантием, а кличь Королем.

— Дя Король! А скоро мы увидим нерпу?

— Как найдем ваш Курбуликский лед, так и нерпу узрим.

— Курбуликский?.. А как она на Курбулик попала?

— Как?.. А вот слухай. Видишь, кругом нас торосы из толстого льда наворочало. Значит, оне поздней зимой наломаны, в крещенские морозы. Среди них нерпят не сыщешь, их тут не бывает. Она, нерпа-то, гнездится в торосах, набитых во время морестава. Ее выбрасывает из Курбуликского залива на оплотинах, носит по морю и где-то все равно застигнет же их морестав. Вот где застигнет, там и зазимуют нерпы-то.

Только к вечеру, уже против Больших Черемшан, Король нашел нерпичьи торосы. Поднялся во весь рост на санях. Долго в бинокль разглядывал окрестность. Потом резко нагнулся и передал вожжи Ганьке.

— Нерпенок на льду! — тихо, с волнением сообщил он. Выхватил из воза берданку, зарядил ее патроном-«казенником»[99], затем, отвязав от воза санки, натянул на них белый парусок. Сверх своей шапчонки приладил белый колпачок. Осмотрел себя, что-то вспомнив, достал из куля волосяные наколенники, быстро привязал их к коленям, чтоб мягче было ползти по колючему льду. Потом, вырвав клок шерсти из старой шубейки, подкинул над головой — шерсть понесло ветерком на восток.

— «Култучок» дует, — прошептал он и быстро зашагал против ветра.

Ганька, не сводя глаз, наблюдает за товарищем. А Король удаляется все дальше и дальше.

— Эх, черт, эти темные очки! — парнишка сдернул их и смотрит без защитных стекол. У Ганьки от жгучего любопытства захватывает дух, громко стучит сердце.

Вот Король, выйдя из-под ветра, согнувшись за парусом, движется теперь на нерпу. Ветер уже дует ему вбок и относит человеческий запах в сторону от зверя. Если ошибется нерповщик и ветром набросит его запах на нерпу, то поминай как звали: промелькнут в воздухе черные ласты и исчезнут подо льдом.

А Король — опытный зверобой. Он до тонкости знает, как нужно скрасть зверя. Парусок слился с белым полотном моря так, что на него прямо бьют лучи солнца, и нельзя его отличить от поверхности льда.

Нерповщик движется на коленях, а сам заглядывает в смотровую щель — прорезь в паруске: если забеспокоилась нерпа, он сразу же замирает на месте; успокоилась — снова движется по-кошачьи, бесшумно переступая коленями.

Наконец до нерпы — совсем близко, Король ложится на брюхо, ползет по-пластунски, а сам беспрестанно наблюдает за зверем. Вот Король остановился, просунул в отверстие паруска ружье, прицелился.

У Ганьки от томительного ожидания пересохло во рту. Он чувствует себя непосредственным участником скрадывания зверя.

Грянул выстрел. Ганька ждал его, но все равно вздрогнул от неожиданности. А Король уже бежит с моногоем[100] в руках к черному неподвижному предмету.

— Упромыслил!.. Слава Миколе святому! — по-охотничьи молится Ганька.

Быстро, весело шагает Король. Еще бы! Первая скрадка, и такая удачная.

Ганька с Савраской спешат навстречу товарищу.

Король возбужден, серые глаза весело сверкают, лицо красное, в широкой улыбке.

Ганька не может глаз оторвать от мертвой нерпы. На него неподвижно смотрят какие-то неземные, бездонной глуби выпуклые глаза.

Ему стало не по себе.

Король обежал крутом и, облюбовав укромное местечко меж высоких торосов, махнул Ганьке.

Савраска, видимо, тоже понял значение взмаха руки хозяина — рысцой потрусил к нему.

Быстро отаборились. Натянули палатку, установили крохотную железную печку, затопили для тепла. А на дворе, на листе жести развели костер, подвесили на треногом тагане чайник и котел с водой под мясо.

Пока грелась вода, Король отделил от тушки шкурку с толстым слоем розового жира. Из тушки удалил внутренности, а темно-красное сальное мясо расчастил на куски и почти половину опустил в подогревшуюся воду.

Через час охотники уже сидели у котла, из которого валил густой пар и приятно пахло свежениной. Часть мяса Король вывалил на доску, чтоб скорее остудить его:

— Ешь, Ганька, сколько выдержит твое пузо.

Ганька схватил кусок и, обжигаясь, начал есть.

— Эх, черт! Вот когда надо бы угостить богов и Морского Хозяина, — грустит Король.

Ганьку будто что кольнуло — он вспомнил: мама Вера поставила в туес бутылку водки, хитро подмигнув сыну, шепнула, чтоб поднес лишь на таборе перед едой.

Побежал Ганька в палатку, вернулся с туеском.

— Чо, паря, — молоко? — равнодушно поинтересовался Король.

— Молоком забелим еду.

Ганька открыл крышку, вынул бутылку.

— Э-э… паря! — от крайнего удивления у Короля сбежались кустики белесых бровей над озорными глазами. — Ишь ведь кулюган какой, а?!!

Поспешно вскрыл бутылку, побрызгал водкой во все стороны, затем на огонь.