Подлеморье. Книга 1

— Рога обломают ему! Идем, Растудыка. А то я не отвечаю, и твои сети вместе с лодкой конфискуем…

Тудыпку будто бичом хлестнули.

Он вскочил со стула, испуганно заморгал узенькими глазками.

— Шутишь, Кешка. Нету у тебя таких прав.

— Зачем шутить. Революция… людям не до шуток. Ты успел перетащить свои сетишки домой. Учти, обыск сделаем…

— А у отца тоже отберешь?

— Уже… сети, две новенькие лодки взяли, ему старье оставили. Башлык Страшных будет ходить в море на одной, а вторую… сам не знаю кому…

— Ой, что творится-то!.. Ты, Кешка, не мог за отца-то заступиться?..

Кешка горько сморщился:

— Такой же он, как и твой Лозовский.

Тудыпка быстро накинул старенький полушубок и чуть не бегом пустился к складу.

— Э-эй, в шубе-то сгоришь! — еле успевая за ним, крикнул Кешка.

…Тудыпку недаром ценил Лозовский. Задолго почуял приказчик недоброе. Вместе с Грабежовым погрузили на несколько подвод самые лучшие сети, два новых невода, мот, нитки, еще нехоженые, пахнущие пенькой веревки и укрыли в надежном месте. Туда же свезли почти весь за-нас соли. А без соли-то рыбак пропал. Чем будешь рыбку солить? Протухнет рыбка-то вся.

…А утро тихое. Небо чистое, ни единого облачка. Солнце припекает.

Мужики встали навстречу Тудыпке, смотрят, как бодренько подбегает он к ним. Ждут.

Угодливо, со сноровкой и умением помог им Тудыпка произвести опись рыболовных снастей, подытожил все и расписался в акте.

— Вот теперь, господин… ой, простите, товарищ Лобанов, вы полный хозяин Курбулику, не хуже Лозовского, — заискивающе заюлил бывший приказчик.

Покраснел Лобанов. Гневно сверкнул глазами. Но ничего не сказал он Тудыпке.

…Однажды утром вбежал в дом трезвый, веселый Король. Ганька, как увидел его, не доел, выскочил из-за стола, бросился здороваться.

— А Волчонка с дедом все нет?! Ох, мошенники, так и знаю — женились на монголках! Ха-ха-ха! — смеется Король.

Грустно двигает кастрюлями Вера.

— Верка, отпусти деньков на несколько Ганьку в море, — подступил к ней Король. — Мяска на всех приволокем. Жирку.

— Ты, дядя Филантий, сначала обскажи Бириканские новости, как тетка Липистинья поживает, соседи наши.

Король махнул рукой, рассмеялся.

— Кумуха ли с бабами сотворится-то?.. Сидят дома да сплетни плетут.

— Это вам, бакланам, так кажется.

Весело притопывает Король.

— Вот, куру мать, кажется! Оно так и есть. А Волчонок-то все ж долго там… Скоро ль возвернется?

Вера тяжко вздохнула.

— Откуда же мне знать, о господи!

— Ты, Ганька, чо робишь?

— Сети починяет. Да такой он мастак, дя Король! Всю рвань у Макара Грабежова перепочинил. Макар-то обещал взять его в свою лодку на водопольную, — загордилась Вера.

— Эвон как! Молодец Ганька! А за девками-то бегаешь?.. Э, паря, тогдысь надо ехать на Ольхон сватать Цицик! — Король подмигнул Ганьке. — Соболька-то чуть не подарил ей — сразу же девке по нраву пришелся! Видел по глазам!.. Меня, брат, не проведешь!

Ганька красный выскочил на улицу.

…После завтрака, распалив свою трубку, Король заговорил уже серьезно.

— Соседка, я еду нерповать. Дай, думаю, возьму с собой и Ганьку, пусть парень навыкает у стариков морскому промыслу. Сгодится в жизни. Отпусти ево, не обижу, наделю и жиром и шкурками, ежели бог даст промыслу.

— Да буде тебе, дя Филантий! Рази ты забижал кого… Пусть идет.

Ганька забегал, засуетился.

Вера подала ему на руки Анку.

— На, понежься перед охотой с сестренкой. Я соберу тебя.

А когда уходили зверобои из дома, дрожащим от волнения голосом Вера попросила Короля:

— Ты уж, дя Филантий, оберегай его…

Король рассердился:

— Не ной, девка… Худо на дорогу душу бередить.

…Через час мореходы подъехали к Верхнему Изголовью Святого Носа, где Чивыркуйский залив раздается вширь и сразу же начинается простор моря. Трудно подыскать другую такую первозданную дикость! Небольшой каменистый мыс с трех сторон окружен морем, а с четвертой притиснут крутой, местами почти отвесной скалистой горой, покрытой корявым листвяником, рыжим мхом и баданом. Местами, по склону, дружной стайкой пасутся валуны, промеж которых бурно растет черная смородина.

Едет Ганька и пялит глаза на горы, на скалы, на светло-голубое поле Байкала. Диву дается, кто же мог создать такую красотищу?

А Король понукает своего Савраску. Ему нет дела до гор крутых, скал и яркого простора. Он гудит себе под нос какую-то протяжную, словно бурятскую, песню.

Майское солнце припекает, и ледяная поверхность моря постепенно тает.

«Цок-цок-цок-цок-хрум-хрум!» — весело грызут лед острые щипы новеньких подков на косматых толстых ногах Савраски.

«Какой сильный коняга! — восхищается Ганька. — Ведь столько на санях груза. Сено… а под сеном сосновые чурки дров, куль с сухарями, охотничьи припасы, овес»…

Король вытянул Савраску бичом.

— Ему тяжело, дядя!

— Хы, по шаху-то[98] даже ты десять пудов упрешь.

Ганька не стал надоедать, а сам думает, что же такое «шах». «Почему же по шаху легко тянуть сани с грузом? Ладно, как-нибудь спрошу».

Сзади за санями, подпрыгивая на мелких торосах, бегут маленькие нерповые саночки.

Выбирая меж торосов ровную гладь, Савраска потихоньку хлыняет ленивой рысцой.