Поддай пару

— Ага, — сказала она. — Это от Альбрехтсона. Похоже, заговорщикам известно о вашем возвращении. Альбрехтсон хочет, чтобы вы знали, что обращаются с ним хорошо и что он следил за продвижением Железной Ласточки благодаря помощи гоблинов.

Рыс повернулся в сторону Дика с Мокристом и сказал:

— Благодарю вас и сэра Гарри за то, что доставили меня сюда в целости и сохранности. И Железной Ласточке я тоже благодарен. Когда придет время, вы убедитесь, что моя благодарность не знает границ. Я хотел бы поговорить с вами дольше. Но прошу меня извинить. Мне пора вернуть свое королевство.

Обращаясь к собранию гномов, которые теперь все столпились на платформе, вооруженные до зубов, он провозгласил:

— Пусть всем будет известно, что король-под-горой прибыл и готов воссесть на Каменной Лепешке. Всякий, кто вознамерится отказать ему в этом простом удовольствии, пусть будет готов подкрепить свои внятные и аргументированные возражения оружием. Все просто. Пусть это послание огласит в Шмальцберге Грох Грохссон, многоуважаемый и мудрый гном, который не нуждается в представлении, а сопровождать его будет мой доверенный секретарь Арон. С ними я отправляю следить, чтоб все было честно, командора Ваймса, Дежурного по Доске и бывшего посла. Помните, что нанесение ущерба королевским гонцам во всех без исключения случаях равносильно государственной измене. Имейте в виду, я с вами нянчиться не буду. Мятежные гномы получат по справедливости.

Нарушая наступившую тишину, Ваймс громко зажег сигару.

— Пусть остальные идут, я через пару минут догоню, — сказал он.

Мокриста, понятное дело, не было в Кумской долине, но он боялся, что вот-вот станет свидетелем ее второго пришествия, только на этот раз гном пойдет против гнома. «Это безумие!» — хотелось вскричать ему, и вдруг он осознал, что действительно выпалил это вслух.

Он удивился ответу короля:

— Еще какое, господин фон Губвиг. В голове не укладывается, не так ли? Но рано или поздно наступает момент, когда приходится оглашать имена и рубить головы. Увы, это мало похоже на светскую беседу, но вот что происходит, когда рассудок перестает быть главным.

— Но вы же все гномы. Чего вы надеетесь этим достичь? — простонал Мокрист, который до конца своих дней будет помнить голос короля…

— Завтрашнего дня, господин фон Губвиг. Мы надеемся достичь завтрашнего дня.

Прибытие королевских гонцов вызвало невероятный переполох в бесчисленных пещерах Шмальцберга, который удивительным образом всегда становился центром вселенной, когда дело касалось очередных волнений, и жернова слухов здесь мололи активнее, чем жернова богов. Слухи растекались точно ртуть. Это можно было бы назвать гномьим семафором, если бы не то обстоятельство, что семафоры не сочиняют клики на ходу. Так думал Мокрист, шагая следом за Рысом и его свитой приближенных гномов в глубь муравейника под названием Шмальцберг. Мириады звуков поднимались из его недр по туннелям и пещерам и сливались в некий общий шумовой фон или, подумал Мокрист, туман. Он назойливо клубился где-то у мочки уха, звуча ужасом и сумятицей войны.

Постепенно все четче становились отдельные звуки. Повышенные тона, крики, лязг оружия, пересыпанный восклицаниями и гномьими ругательствами, которые, как известно, живут своей жизнью. Спустившись еще ниже, они столкнулись с Ароном, который встретил их с обнаженным мечом. С меча капала кровь. Заметив взгляд Мокриста, Арон пожал плечами.

— Там был граг. Он хорошо сражался, но отказался покориться, предпочитая гибель бесчестью… Я согласился с ним. — Последняя фраза была сказана с таким оттенком, какого Мокрист давненько не слышал. Арон повернулся к Рысу и доложил: — Здесь имела место определенная разница во взглядах, ваше высочество, — сказал он и указал на скопление гномов, за которыми ухаживали в импровизированном полевом госпитале, если это можно было так назвать за неимением поля.

Внизу шли в ход мечи, молоты и топоры, а король продолжал свое шествие, пока наконец они не оказались в огромной пещере, которая, видимо, и была тронным залом.

Они ступили в зал, и Мокрист застыл как вкопанный, пытаясь освоиться в этом подземном интерьере, освещенном огромными люстрами с оплывшими свечами, и факелами, и бочками, полными извивающихся вурмов[77] по углам. «Значит, у них все же есть свет», — удивлялся Мокрист. Но непривычный свет, который как-то торговался со зрением. Было видно, но видел ты темноту.

— Что ж, это уже не война, — сказал Ваймс, внезапно очутившийся рядом с ним. — И серьезных жертв не очень много, среди грагов больше. Гном на гнома. Это всегда сплошной ор, взаимные обвинения и оплевывания. Чем-то напоминает кошачью драку, но таковы уж гномы. Они не конченые болваны. Бравады выше крыши, мечи чуть что наголо, но вообще-то никто не хочет жертвовать жизнью. Ты дерешься и надеешься, что обойдется поверхностной раной, которая потом будет эффектно смотреться. Чтобы было чем похвастаться перед внуками. Но когда доходит до того, чтобы идти друг на друга, как правило, они быстро перегорают.

Ваймс выдохнул сигарный дым и продолжал: