Под Золотыми воротами

Десятник, наконец, послушал и свернул в подворотню. Теперь Любим бежал по пустынным улицам Владимира в одиночку, спешил на княжий двор, к порубу… бежал спасать своего заклятого врага.

А ведь утро было таким светлым, радостным, по доброму суетливым. И дождь так и не собрался, солнце щедрым золотом заливало двор. Холопы уже сколачивали лавки и столы, бабы разводили костры прямо под открытым небом, готовить свадебные яства. Любим заманил Марью в светлицу, «показать» короба с матушкиным рукоделием, и сразу кинулся распускать руки, лишь только дверь за ними мягко притворилась.

— Увидит кто, — зарделась жена, смущенно озираясь и хихикая.

— Да кто тут увидеть-то может? — опутывал ее теплом рук Любим.

Он потянулся к мягким губам… и тут раздался тревожный стук.

— Кого там черти принесли? — в сердцах выругался молодой муж и натолкнулся на строгий и в то же время насмешливый взгляд женушки.

— Любим Военежич! — не дождавшись разрешения, в светлицу ввалился Могута, за ним толкался Щуча. Оба были сильно взволнованы. Любим сразу понял — что-то стряслось, что-то очень дурное, иначе его десятники никогда бы не позволили такую дерзость.

— Чего там? — коротко кинул он.

Могута бросил беглый взгляд на Марью.

— Выйдь, воевода, сюда, — махнул он головой.

«Да чего там могло стрястись?» Любим, оставив жену, шагнул за десятником.

— Сказывай.

— Мятеж в граде. Толпой на княжий двор к порубу пошли, Ростиславичей выдать на расправу требуют.

— Так ведь вчера все спокойно было! — ничего не понял Любим.

— Сами не поймем. Князь там один, людей усмирить пытается.

— А дружина его где?

— Не ведаю, Любим Военежич. Упились, должно, вчера.

— Да чего тем-то надо, уж вороги их в темнице гниют? — он никак не мог понять причин ярости своих земляков. Нет, причины-то, конечно, были, но почему так внезапно, в еще с вечера тихом граде; откуда, из какого сырого поруба, вырвалась ненависть и именно сегодня?

— Чего хотят?

— Кричат: «Убить Ростиславичей али слепить».

— Слепить? — за спиной эхом полетел звонкий голос Марьи.

Она стояла в дверном проеме бледная, с лихорадочным блеском в глазах.

— Я не позволю им, слышишь, не позволю! — подбежал к ней Любим. — Я сейчас побегу туда…

— Любушка, не ходи, — вдруг вцепилась она ему в рукава рубахи, — не ходи! Ты ничем помочь не сможешь. Прости меня, дуру! Не ходи!!!

— Не по чести это, полонян добивать. Там же и наши, рязанские, недалеко, я должен глянуть. И князь отчего-то один. Я сейчас гляну и прибегу скоро, — он пытался бережно разжать ее пальцы.

— Не ходи, пожалуйста. Не ходи! Прости меня!!! — большие глаза были наполнены ужасом.

Любим с трудом оторвал от себя жену, передав ее Могуте.

— Следи за ней, головой отвечаешь, — крикнул он здоровяку и сбежал вниз, не оглядываясь.

«Не по чести беспомощных резать. Позор на град. Божий гнев накличут! А слепить? Да у нас такого злодейства отродясь не было, откуда им в голову-то такое взбрело?» — стучало в висках.

— Воевода, кольчугу надень, — окликнул его Щуча.

— Зачем, против своих?

И вот теперь Любим бежал, задыхаясь, спотыкаясь о деревянные мостки, заваливаясь на поворотах, напрягая все силы, до боли в печени, до судороги в ногах, боясь не успеть.

Когда-то сопливыми восемнадцатилетними отроками они с князем Михалкой тоже попали в плен на Припяти за Межимостьем, схватили их люди Рюрика и Давыда Ростиславичей. В водовороте усобиц бедного Михалко не раз таскало с одного края к другому. В этот раз он вступил в союз с киевским князем Мстиславом Изяславичем, и тот спровадил его в Новгород. До великого града Михаил с дружиной так и не добрался. Отданные ему в сопровождение «свои поганые» черные клобуки[73] бросили молодого князя в бою, переметнувшись к ворогам. И Михалко с малой дружиной попал в полон. Но кормили сносно и даже баня была, а потом и вовсе отпустили под крестное целование. Все князья так делали — хватали соперника, удерживали, отпускали, снова хватали. Самое страшное — это всю жизнь просидеть в заточении, именно этого Любим жаждал для Ярополка, и смерти его хотел, но в честном бою, один на один, но не так же, как ягненка на заклание! «Не по чести!» И ярость закипала в венах.

Вот они, распахнутые ворота детинца. Шум сразу бьет в уши, в глазах рябит от рядов широких спин. Любим начинает протискиваться сквозь гудящую толпу, орудуя плечом и кулаками.

— Выдай, выдай их нам!!! — несется со всех сторон.

Немногочисленные вои Всеволода тщетно пытаются, выставив копья, сдержать напирающих и беснующихся людей. Рядом стоит сам князь, скрестив руки на груди, пытается что-то втолковать особо горячим, говорит тихо и мягко. Где княжеская дружина?

Толпа очень плотная, Любиму все сложней и сложней протискиваться, кто-то начинает браниться на больно уж прыткого наглеца, но признав княжеского воеводу, расступаются, насколько возможно в такой давке.

— Расходитесь, уж они наказаны. По воле вашей в поруб их заточил, — долетели слова князя.

Где дружина?!

— Убить их, убить иродов, за детушек наших! — Любим с удивлением узнает голос Якушки, сотник явно науськивает толпу.

«Якун против князя полез? Перепил что ли вчера?»