Я вспомнила одну из немногочисленных историй, которую рассказывала мне тетя Терпсихора ночами, когда мне не удавалось заснуть, и которая стала одной из моих любимых, — историю о цикадах.
Тетя Терпсихора, тетя Мельпомена и мама в тишине делали уроки за большим деревянным столом со следами сучков. Сестрам нравилось учиться, они не хотели бросать школу. Я никак не могла понять, почему все они очень рано перестали в нее ходить.
Эвтерпа и Талия первыми вышли на работу. В воскресенье днем они помогали бабушке Инес убираться, а потом убегали из дома: Талия гуляла с подругами, Эвтерпа уходила в поля за домом и брала с собой губную гармошку.
Только и всего. Нескольких звуков хватало, чтобы отвлечь сестер от уроков, — даже Терпсихору, которая обожала писать, даже Талию, которая отрывалась от зеркала и выходила во двор, не закончив прихорашиваться. Гармошка Эвтерпы была волшебной. Негромкая мелодия смешивалась со стрекотом цикад, растворялась в сумерках. Она была такой светлой, что у сестер мурашки бежали по коже, рассказывала тетя Терпси. Ей самой хотелось медленно танцевать под нее.
Девочки находили башмаки Эвтерпы у корней яблони. Они слушали сестру. Кто-то сидел в высокой траве, кто-то бродил вокруг дерева, собирая одуванчики, Терпси танцевала. Цикады подыгрывали Эвтерпе.
В пристройку вела темная, сливающаяся со зданием деревянная дверь, которая слегка выпирала наружу. Она была похожа на буфет или длинное заколоченное окно. В центре двери виднелись очертания закрытой квадратной задвижки, сантиметров тридцать в ширину и высоту.
Я протянула руку, мне хотелось коснуться необычного здания на площади, где тишину нарушали только ранние цикады. Но в последний момент испугалась, как пугаюсь, когда меня обнимают. И не стала ее трогать.
Звук, с которым дверь заскребла по полу, эхом прокатился по комнате на первом этаже. Мы стояли с чемоданами на пороге, вдыхали запах пыли и гари. Нас обдало волной прохлады, прокатившейся по ногам и рассеявшейся до того, как она добралась до улицы.
Мы вошли внутрь, ступая с несвойственной нам осторожностью на яркий прямоугольник солнечного света, падающего на пол из открытой двери. Через заколоченное несколькими досками окно слева от входа тоже проникали лучи, исчезающие в тишине комнаты. Джада перекрестилась.
На противоположной стене угадывались очертания французского окна, но вместо стекол были вставлены крупные листы фанеры.
— Неужели ты совсем ничего не помнишь про дом? — спросила Джада. — Я имею в виду, может, ты помнишь, как вы приезжали сюда, когда ты была маленькая, или видела какие-нибудь фотографии?..
— Не знаю. Мы не бывали здесь лет пятнадцать. И тетя не любила фотографии. Кажется, я помню лестницу. И запах гари.
Я показала на огромное темное пятно на стене рядом с французским окном.
— Оно всегда здесь было.
Джада подошла ближе и принюхалась к стене.
— Пожар?
— Без понятия. Мне никогда не рассказывали.
Небольшой коридор вел в комнату поменьше: мы с Джадой решили, что здесь спали тети и моя мама в детстве, потому что там стояли две двуспальные кровати и две облупленные прикроватные тумбочки.
Достаточно ли места для пяти девочек? По тем временам — да. Обстановку дополнял высокий, во всю стену шкаф. Наверное, хозяйки комнаты часто ссорились, пытаясь ужиться вместе.
Они попробовали украсить комнатку, прикрепив к обветшалым деревянным изголовьям пять желтых ленточек, которые всё еще висели на своих местах. Я не тронула их. Испугалась, что рассыплются от прикосновения.
В большой комнате не было мебели, только основание кровати, изгрызенный термитами стул, такой же, как в детской, и сервант без посуды. На бежевой стене, у которой он стоял, бледнела тень. Громадный камин, выложенный камнем внутри и снаружи, был черен, из его холодного жерла свисала почерневшая цепь.
В комнате было два окна. Одно, заколоченное выцветшими деревянными досками, выходило на улицу. Другое, французское, было закрыто большими листами фанеры. Джада с легкостью убрала их, и мы увидели то, что когда-то, наверное, звалось внутренним двором.
— Здесь, скорее всего, был туалет, — строила я догадки, выйдя наружу. Высокие многоквартирные дома теснились на месте прекрасных полей, куда Эвтерпа когда-то убегала играть на губной гармошке.
Из комнаты девочек наверх вела очень шаткая деревянная лестница, которая упиралась в квадратный люк. Я впервые увидела чердачный люк, или мне так показалось, ведь на самом деле я бывала в доме прежде. В детстве мама брала меня в гости к тете. До меня дошло, что вот уже много лет я не ездила сюда по собственному желанию. Сердце болезненно сжалось от чувства вины, которое неотступно сопровождало меня здесь.