Под стягом победным

There was insanity in indulging in ridiculous mystic speculations about spiritual relationships between himself and the Count and el Supremo, and he knew it.	Безумие - предаваться мистическим спекуляциям о духовном родстве между собой, графом и Эль Супремо, и Хорнблауэр это знал.
Only self-control and patience were necessary, he told himself, to come safely through these last few weeks of waiting, but his patience seemed to be coming to an end, and he was so weary of exerting self-control.	Он убеждал себя, что требуются лишь спокойствие и выдержка, дабы пережить последние недели, но спокойствие было на исходе, и он устал держать себя в руках.
It was the flesh that saved him when his spirit grew weak.	Плоть спасла, когда изнемог дух.
One afternoon, descending from a long and maddening sitting with his telescope in the turret, he met the Vicomtesse in the upper gallery. She was at her boudoir door, about to enter, and she turned and smiled at him as he approached.	Как-то вечером, спускаясь с башни после долгого, исступленного сидения с подзорной трубой, Хорнблауэр встретил виконтессу на верхней галерее, у дверей ее будуара. Она с улыбкой обернулась.
His head was whirling; somehow his exasperation and feverishness drove him into holding out both his hands to her, risking a rebuff, risking everything, in his longing for some kind of comfort, something to ease this unbearable strain.	Голова у него закружилась. Что-то - тоска, беспокойство - толкнуло его к ней, он протянул руки, рискуя быть осаженным, рискуя всем в попытке обрести участие, хоть немного разрядить невыносимое напряжение.
She put her hands in his, smiling still, and at the touch self-possession broke down. It was madness to yield to the torrent of impulses let loose, but madness was somehow sweet.	Все так же улыбаясь, она взяла его за руки, и тут он утратил над собой власть.
They were inside the room now, and the door was closed.	Они были в комнате, дверь закрылась.
There was sweet, healthy, satisfying flesh in his arms.	Он сжимал нежное, здоровое, цветущее тело.
There were no doubts nor uncertainties; no mystic speculations. Now blind instinct could take charge, all the bodily urges of months of celibacy.	Тут не было места сомнениям, неопределенности, мистической игре ума, им двигали слепой инстинкт, истомленная многомесячным воздержанием плоть.
Her lips were ripe and rich and ready, the breasts which he crushed against him were hillocks of sweetness.	Ее губы были упруги и податливы, грудь, которую он прижимал к себе, дышала сладостью.
In his nostrils was the faint intoxicating scent of womanhood.	Он ощущал слабый, пьянящий аромат женственности.
Beyond the boudoir was the bedroom; they were there now and she was yielding to him.	За будуаром была спальня; они были там, и Мари не противилась.
Just as another man might have given way to drink, might have stupefied his brain in beastly intoxication, so Hornblower numbed his own brain with lust and passion.	Как другой упивается вином, притупляет рассудок скотским опьянением, так Хорнблауэр упивался чувственной страстью.
He forgot everything, and he cared for nothing, in this mad lapse from self-control.	Он забыл все, он ни о чем не думал в этом освобождении от себя самого.
And she understood his motives, which was strange, and she did not resent them, which was stranger still.	И она понимала его побуждения, что странно, и не обижалась, что еще страннее.