Под стеклянным колпаком

Потом планы начали проноситься у меня в голове, как семейство глупых кроликов. Годы моей жизни представились мне в виде стоящих вдоль дороги телефонных столбов, соединенных проводами. Я насчитала один, два, три… всего девятнадцать столбов, после чего перепутанные провода исчезли где-то вдали, и, как я ни пыталась, за девятнадцатым не смогла разглядеть ни одного столба.

Комната озарилась синеватым светом, и я удивилась, куда же исчезла ночь. Мама из какого-то расплывчатого бревна превратилась в мирно дремлющую женщину средних лет с приоткрытым ртом, из которого вырывался негромкий храп. Эти поросячьи звуки раздражали меня, и на миг мне показалось, что единственный способ прекратить их – это жать руками трубку из кожи и сухожилий, а потом резко повернуть ее, заставив замолчать.

Я притворялась спящей, пока мама не уехала в школу, но даже веки не могли оградить меня от света. Они, словно рана, нависали перед глазами кроваво-красным саваном с тонкими прожилками сосудов. Я забилась между матрасом и обивкой кровати и набросила на себя тяжелый, словно надгробный камень, матрас. Под ним было темно и покойно, но матрас весил недостаточно. Чтобы заснуть, мне надо было навалить на себя еще тонн десять.

бег реки мимо Адама и Евы от изгиба берега к впадине залива проносит нас своим круговоротом мимо деревенского поселения назад к замку Хоут и его окрестностям…

Толстая книга неприятно впилась мне в живот.

бег реки мимо Адама и Евы…

Я подумала, что строчная буква в начале могла подразумевать, что ничего, на самом деле, не начиналось заново, с прописной буквы, а лишь проистекало из того, что приходило ранее. Адам и Ева были, конечно же, Адамом и Евой, но означали они, наверное, тоже что-то другое. Может, так назывался паб в Дублине?

Мой взгляд скользнул по буквенной бурде к длинному слову посередине страницы.

бабабадалхарагхтакамминарроннконнброннтоннерроннтуоннтхуннтроваррхоунавснскавнтоохоохоорденентхурнук!

Я сосчитала буквы. Их оказалось ровно сто. Я подумала, что это, наверное, очень важно. Зачем там сто букв?

Чуть помешкав, я попыталась произнести слово. Оно звучало, как тяжелый деревянный предмет, катящийся вниз по ступенькам лестницы: бум-бум-бум. Приподняв страницы книги, я отпустила их, и они неторопливым веером пронеслись у меня перед глазами. Слова, смутно знакомые, но искаженные, как лица в зеркалах комнаты смеха, пролетали мимо, не оставляя никаких следов на стеклянно гладкой поверхности моего мозга.

Я с прищуром взглянула на страницу. У букв выросли шипы и бараньи рога. Я смотрела, как они отделялись друг от друга и смешно покачивались вверх и вниз. Потом превратились в какие-то причудливые, непереводимые формы, вроде арабской вязи или китайских иероглифов.

Я решила отказаться от написания диплома. Я решила отказаться от всей программы для отличников и просто специализироваться на английском языке и литературе. Я пошла взглянуть на требования к этой специализации в нашем колледже.

Требований было много, я не тянула и на половину из них. Одним из требований являлся спецкурс по литературе восемнадцатого века. Меня мутило от одной мысли о восемнадцатом веке, когда все эти щеголеватые дядечки писали аккуратные куплеты и были просто помешаны на разуме и здравом смысле. Так что это я вычеркнула. Когда ты отличница, это разрешается, и ты делаешься гораздо свободнее. Я оказалась настолько свободной, что почти все время уделила Дилану Томасу.

Одна моя подруга, тоже отличница, умудрилась не прочесть ни слова из Шекспира, зато прослыла настоящим специалистом по «Четырем квартетам» Элиота.

Я поняла, насколько трудно и даже невозможно мне будет попытаться перейти со свободной программы на более обязательную. Я посмотрела требования к специализирующимся на английском языке и литературе в городском колледже, где преподавала мама. Там они оказались еще жестче. Там приходилось изучать староанглийский язык, историю языка и солидную выборку из всего, что было написано от «Беовульфа» до наших дней. Это меня удивило. Я всегда свысока смотрела на мамин колледж, потому что там было совместное обучение и заполняли его люди, не сумевшие получить стипендии в престижных колледжах на Восточном побережье.

Теперь я поняла, что последний двоечник в мамином колледже знает больше, чем я. Я поняла, что туда меня даже на порог не пустят, не говоря уже о том, чтобы дать мне большую стипендию, которую я получала у себя в колледже.

Я подумала, что лучше бы мне годик поработать и как следует все обдумать. Может, я тайком изучу литературу восемнадцатого века. Но я же не знала стенографии, так кем же мне пойти работать? Можно официанткой или машинисткой. Но меня мутило от одной мысли и о той, и о другой профессии.

– Говоришь, тебе нужно еще больше снотворного?

– Да.