«Я ведь зря не подписываюсь… каждый день – пять колонок назидательных смертей… и обратите внимание, за несколько лет… ни одного грязного коллаборациониста, похороненного, как они… с почестями, благословениями… глухо!.. таких жмуриков зарывают в вонючей земле без святой воды и хора детишек… чудовища… Поклэн едва избежал подобной участи… а я… у меня уже все повычеркивали… соскребли с наших плит на Пер-Лашез, папу, маму, меня…».
«И не только некрологи! еще одна маленькая радость!.. вести из бывших колоний… недавние избиратели набрасываются, обезглавливают и зажаривают задержавшихся там белых… о, да у них и в мыслях нет ничего расистского и антигуманного! в сыром виде с солью!.. в Тимбукту нет свастик! коричневая чума навсегда поселилась в Германии!..» Европа же «погибла под Сталинградом».
Но все-таки главное бедствие это скрещивание. «Кровь белых не способна устоять перед скрещиванием!.. они становятся черными и желтыми!.. и это конец! белый – это материал для скрещивания, он обречен на исчезновение! его кровь подавляется! Азенкур, Верден, Сталинград, линия Мажино, Алжир – всего лишь жалкие мясорубки!.. для белого мяса!»
Иногда его клокочущий сарказм становится прямо-таки пророческим:
«Вот богатым – тем нужно лишь одно… чтобы ничего не менялось!.. а коммунисты?.. е-мое! да скоро все сольются с ними в экстазе! вот увидите!.. суперплутократы, прошедшие через века естественного отбора… однажды они все облачатся в вечерние наряды и соберутся на большую вечеринку… как-нибудь, попомните мое слово, руководители крупных банков совместно с мастерами живописи, звездами эстрады и хлопковыми и цинковыми магнатами проведут мастер-класс в Москве…»
Этот мастер-класс не отменит войн, но даже во время атомной войны власть имущие будут доставлять друг другу ракетами клубнику из Финистера в Крыжополь.
Подобными сарказмами неотступно перемежаются бомбежки и бредоподобный абсурд беженского ада, в который вплетаются еще и прокаженные и умственно отсталые дети, выдав которых за шведских сирот, а себя за их сопровождающего, Селину в конце концов и удалось пробраться в Данию. Где он и отсидел в тюрьме, и несколько лет промучился в ссылке, но все-таки сохранил жизнь.
Чтобы до конца дней оплакивать свою независимость. «Вот я, например, никому ничего не должен: ни Ахиллу, ни Гитлеру, ни Нобелю, ни Сталину, ни Папе! И вот результат: я уже едва волочу ноги на свои доходы…» (Ахиллом Селин именует издателя Галлимара).
Однако певец трусости держится героем: «Скоро я добьюсь того, что их вообще перестанут читать… всех прочих! Расслабленных импотентов! Погребенных под премиями и
Нужна ведь тоже своеобразная храбрость, чтобы до такой степени не скрывать зависти к лауреатам и кавалерам! Впрочем, это все та же храбрость откровенности (я намеренно не употребляю оценочного выражения «храбрость бесстыдства»).
«Когда я смотрю на всех этих знаменитых писателей, какие они сколотили себе состояния… Бог знает, на каких Потопах! И не замочились, а?.. ни волоска!.. от такой хитрожопости!.. у меня просто руки опускаются!.. это не укладывается у меня в голове! Я им завидую». «Я завидую этим ловким бездарным писателям так сильно, что и не передать!..»
Он завидует даже евреям, которых Тель-Авив собирает повсюду: «в Патагонии, на Аляске, в Монтре, в Кейптауне – еще бы, ведь всех их так ужасно преследовали, они все так утомились, возделывая целину в банках при помощи серпа и молота… как они там, в Тель-Авиве радеют о своих рассеянных по миру братьях! С какой помпой их там встречают: реки слез, охапки азалий, подношения натурой и деньгами, хоровое пение, поцелуи… черт! А вот у нас так не принято… «а, это ты, проклятый ублюдок!.. ну давай, приезжай поскорей, мы тебя добьем!»… причем все сливаются в едином порыве: родственники, друзья, судьи, палачи!»
Но писатель сам свой высший суд. «Я никогда не давал себе ни малейшей поблажки и никогда не дам… да другие, думаю, не станут со мной церемониться!.. вокруг ведь одна подлость… а вообще-то я собой доволен… мне не в чем себя упрекнуть…».
Не то что всех прочих. «В прежние времена люди дышали полной грудью, купались в грязи, как свиньи, наставляли друг другу рога, постоянно совершали кровосмешения, только этим и занимались, а какие изощренные убийства они готовили – даже боги исходили слюной от зависти… ну а теперь, даже если вы вознамеритесь стереть с лица земли целый континент… на это уйдет две… от силы три минуты! Вот так! стоит ли удивляться, что люди утратили вкус к жизни?..»