Капитан удалялся быстрым шагом. Для него тяжёлый чемодан был, как говорят в народе, что слону дробина. Балезин не на шутку рассердился и схватил Ершова за грудки:
– Ты что, Фёдор, с ума сошёл? Мне домой надо!
– Тише ты, – шёпотом отозвался Ершов. – На нас смотрят.
Уже в машине, немного остыв, но всё ещё негодуя, Балезин сказал:
– Полковник Ершов, вы занимаетесь самоуправством. Мы с вами работаем в разных управлениях.
– Да, но нарком у нас один. И я с его заместителем всё согласовал.
– Что согласовал?
– Что я могу тебя привлечь… правда, с твоего согласия…
– А я тебе это согласие дал?
– Пока нет, но думаю, дашь.
За окном автомобиля менялись улицы незнакомого города, неторопливо шли редкие прохожие, но Балезину было не до них.
– Ты хоть в машине скажи, в чём дело. Почему я такой хороший, такой избранный, что только один могу помочь?
– Скажу, скажу… да ты сам всё увидишь.
– Так говори, не тёмни… Кстати, куда мы едем?
– В женский монастырь.
Балезин даже привстал в машине:
– Ты что, совсем рехнулся?
– Да потерпи, ты, потерпи, – вздохнул Ершов и тут же рявкнул на водителя: – Чего плетёшься? Давай живее!
И черный трофейный «мерседес» задрожал на львовской брусчатке.
Ершов не соврал. В этом зловещем здании когда-то действительно располагался женский монастырь Ордена Святой Бригиды. Построенный в старинном римско-католическом стиле для девушек из благородных семей, монастырь просуществовал с 1614 по 1784 год, когда по инициативе австрийских властей, сменивших в Галиции поляков, он был закрыт, а его здание превращено… в тюрьму. Тюрьма, получившая название Бригидки, продолжала действовать и в польский, и в советский периоды, в том числе и в декабре 1945 года.
«Мерседес» Ершова пропустили без всякой проверки. Дежурные у ворот взяли под козырёк – видимо, хорошо знали, кто в машине. Выйдя на тюремный двор, Балезин, нахмурившись, огляделся по сторонам.
– Что, не нравится? – угадал его мысли Фёдор и усмехнулся. – Знал бы ты, Лёха. Какие здесь когда-то паночки проживали…
Но Балезин к шуткам расположен не был:
– Если честно, после 38-го года у меня к подобным заведениям больших симпатий не наблюдается. Что касается паночек, то для общений с ними есть другие места.
Из двора они вышли вовнутрь здания тюрьмы, прошли по узкому сырому коридору, минуя несколько решетчатых дверей и дежурных постов. Их сопровождал немолодой, сурового вида майор, очевидно, из тюремного начальства. У самой дальней камеры они остановились.
– Свободен, – скомандовал Ершов майору и, когда они остались вдвоём, предложил Балезину: – Глянь-ка в глазок. Как ты думаешь, кого ты там увидишь?
– Наверное, звезду гитлеровского кино Марику Рокк, – пошутил Алексей, но нагнулся и в глазок посмотрел.
Камера была обставлена на уровне гостиничного номера: шкаф с посудой; деревянная кровать – широкая, совсем не похожая на те железные, что стоят в обычных камерах привинченные к полу; стол с заварным чайником, чашками и тарелкой с бутербродами. Находящийся в камере человек медленно передвигался, опираясь на костыли. На нём был тёплый больничный халат, а правая нога, которую он держал слегка приподнятой, была в гипсе. Вот он, дойдя до оконной стенки камеры, повернулся, чтобы проделать обратный путь, и Алексей увидел его лицо…
– Что скажешь? – с оттенком торжества спросил Ершов, когда Балезин выпрямился и на полшага отошёл от дверей камеры.
– Он… чем-то похож на меня.
– Да не чем-то, а похож, как две капли воды. Он и возраста почти такого же, и роста. Сколько у тебя?
– Метр восемьдесят пять.
– И у него почти столько же. Да ты посмотри, внимательно посмотри на него ещё.
Балезин снова нагнулся и глянул в глазок: человек за дверью был удивительно похож на него.
– Кто он такой?
Фёдор тронул его за плечо:
– А вот об этом мы поговорим в другом месте.
– И давно ты здесь? – спросил Балезин, когда они расположились в кабинете Ершова в местном Управлении госбезопасности.
– Скоро третий месяц. Большая война закончилась, но для нас возникла новая война: война после войны, так сказать…И, если честно, – Ершов провёл ладонью по усталому лицу, – конца ей пока не видно. А местным товарищам помогать надо… не справляются.
– Что, серьёзно?
– Очень серьёзно. Кто такие бандеровцы, ты, надеюсь, слышал?
– Слышал немного.
– Ладно. Длинную лекцию читать тебе не буду, скажу только самое главное. Организация украинских националистов – проще назвать ОУН – зародилась не вчера, дата рождения у неё конкретная – 27 января 1929 года. Место рождения Вена, где состоялся их, националистов, конгресс. Но корни тянутся ещё дальше, к 1918 году, когда после распада Австро-Венгерской империи на территории Галиции была провозглашена Западно-Украинская народная республика, своего рода независимое государство. Слышал про такую?
– Нет, не слышал. Сам знаешь, где я в 18-м был.