Под опасным солнцем

— Что ты имеешь в виду? Что достаточно будет перечитать?

Танаэ подняла глаза к небу, потом пробежала взглядом по темным замшелым надгробиям и наконец повернулась ко мне:

— Ты же прекрасно знаешь, что они ради этого сюда приехали. Как спортсмены, которые приезжают на Маркизы тренироваться, с той только разницей, что наматывали они слова, а не километры, и марафон, к которому они готовились, это роман. Мне нравился ПИФ. Он мог бы быть маркизцем. В нем была та меланхоличность, которая заставляет ценить подарки жизни — хороший обед, красивую девушку, удачную шутку. У него была, можно сказать, веселая меланхолия. Он попросил меня сохранить сочинения читательниц — все позабытые в зале Маэва или на террасе, и все задания, которые сдали ему пять читательниц, и все черновики, которые валялись у них в бунгало. По и Моана забирали их, когда приходили наводить порядок. Все сложено в моем фаре. Толстенная папка. Я отдам ее полицейским, когда они приедут.

По и Моана дергали мать за подол — еще немного, и с него начали бы осыпаться лепестки ирисов.

— Иду, Туматаи, иду.

Танаэ в последний раз повернулась ко мне:

— Мне надо навестить мужа. Знаешь, Майма, не надо заставлять мертвых слишком долго ждать.

Я с вызовом посмотрела на Пито и пустилась бежать, продираясь сквозь папоротники и перемахивая через позеленевшие надгробия.

— Нет, надо позаботиться о живых!

Моя бутылка в океане Глава 27

Мое сердце потихоньку перестает биться. Я уже не чувствую ни рук ни ног. Я всего лишь машина, детали которой одна за другой выходят из строя. Сообщение Маймы заезженной пластинкой крутится в отключающемся сознании.

Будь осторожна, Клем!

Глаза уже ничего не различают, кроме неясных цветных пятен, рот пересох и не в силах открыться, чтобы попросить воды, горло, кажется, раздалось вдвое и в то же время сжалось так, что и капли слюны не удастся проглотить.

Остерегайся Элоизы. Остерегайся.

Я была так простодушна, так неосмотрительна. Я уже ничего не вижу, не чувствую прикосновений и запахов, сознание погружается в туман… Но я слышу, слух — единственное оставшееся у меня чувство. Слышу голос, он кажется мне далеким, но я знаю, что он звучит рядом. У моего изголовья. Женский голос.

— Не беспокойся, еще каких-то несколько минут — и все закончится.

Нестерпимая пытка. Тысячи насекомых грызут печень, кишки, желудок.

— Ты думаешь, это кураре? Яд, замедляющий сердечную деятельность? Почти угадала. Кроме кокосового молока и лайма, я добавила в твой тартар из тунца порошок ореха хоту. Пито поделился со мной рецептом на пляже в Атуоне. Стоило улыбнуться — и он мне все объяснил, не догадываясь, что травить я собираюсь не крысу и не рыбу-попугая. Видишь, я не хуже тебя умею очаровывать людей. Цветок в волосах — и готово дело. Ты, наверное, проживешь дольше, чем курица или кальмар, но я не пожалела порошка. Твое бедное сердечко продержится, скорее всего, не больше четверти часа, а поскольку полицейские в лучшем случае доберутся сюда часа через три, у меня более чем достаточно времени, чтобы взять ружье Танаэ и навестить капитана.

Легкие сдают. Их стискивает жестокая боль, и я мечтаю только об одном: чтобы они взорвались, чтобы все закончилось. Никто не придет, никто меня не спасет. Никто не знает, что я умираю.

Где ты, Янн? Где ты, Майма?

Остерегайся Элоизы. Остерегайся.

Будь осторожна, Клем!

Слишком поздно, малышка. Тебя тоже обманули. Я умру раньше, чем ты это поймешь.

Голос отдаляется:

— Я пойду. Мне надо заняться красавчиком Янном. Прощай. Нана, как здесь говорят. Вряд ли мы с тобой снова увидимся. Хочешь, чтобы Брель тебя немножко проводил, или ты предпочитаешь умирать в тишине?

Сделав огромное усилие, различаю перед собой зыбкий силуэт с длинным ружьем. Все мое тело — сплошное страдание. Я хотела бы снова обрести голос, ненадолго, в последний раз, чтобы вытолкнуть эту боль. Умереть с долгим звериным криком.

— В тишине? — веселится голос. — Ты права. Ты знаешь девиз Маркизских островов.

Последнее, что я слышу, — безумный хохот, потом слова:

— Жаловаться неприлично.

А потом мое сознание окончательно отключается.

Дневник Маймы До того, как умру…

Пока добежала до пансиона, совсем запыхалась.

От старого кладбища до пансиона «Под опасным солнцем» я домчалась меньше чем за пятнадцать минут. Несколько раз чуть было не растянулась в грязи на тропинке, которая шла вниз через лес, потом, когда поднималась от Атуоны, я думала, сердце разорвется. Но оно выдержало.

Минутку постояла, опираясь на деревянную табличку у ворот, «Под опасным солнцем», ту, что напоследок приколотил Туматаи, муж Танаэ. Смотрела на шесть бунгало в конце аллеи, на беседку, на зал Маэва и мысленно повторяла последние слова Танаэ.

Не вмешивайся в их дела, дорогая моя. Этот, по крайней мере, убивает только чужих.

Я думала про Янна, думала про Клем.