Наша конференция заседала два дня подряд в Шёнебергском замке. Во время перерыва между заседаниями я позвонил своему зубному врачу и описал (подчеркнуто критически) весь ход церемонии: вступительные слова, приветствия, обращенные к гостям, ответные приветствия гостей, финансовый отчет казначея, шесть докладов в связи с введением унифицированного обучения, гессенский акцент кое-кого из выступавших, выделение нескольких основных задач, потом резолюции: о введении обязательного десятого года обучения, об урегулировании практических занятий в школе и о первой фазе переподготовки учителей и стажеров (включая обращение к палате депутатов). Потом я разъяснил ему — скорее в шутливом тоне, нежели в форме лекции, — неповоротливость нашей «динамичной» школьной политики; я насмешливо процитировал коллегу Эндервица, с мнением которого был, в сущности, согласен: Унифицированное обучение — оптимальное средство противопоставить школу нынешней социально-политической ситуации». И вот я благополучно закончил свой оперативный обзор, но тут мой зубной врач, видимо, решил отомстить мне — он выдал подробную информацию о конгрессе челюстной ортопедии в Сен-Морисе, перемежал цитаты из вступительной речи на тему «Челюстные деформации» подробными описаниями пейзажей, детальнейшими сведениями о тамошних прогулочных маршрутах, о лиственных лесах и об альпийских лугах: «Густая синева озер произвела на меня неизгладимое впечатление. Очаровательный уголок земли».
Одним словом, говоря по телефону, мы друг у друга в долгу не остались: каждый нес свое. Собственно, то, что я хотел узнать: «А Шербаум? Он вам опять?..» — так и потонуло в дуэте двух профессионалов. Мы повесили трубки.
— До скорого.
(Представим себе: зубной врач и педагог управляют миром. Первый слушает второго, второй — первого. Их обычное приветствие: «Даешь профилактику!» — на всех языках станет обязательным для всех. Приемные часы будут постоянно… Как он сказал? «Звоните мне в любое время, не стесняйтесь…»)
Когда я вернулся к Ирмгард Зайферт в парадный зал прелатской резиденции, прения уже начались. Правда, против унифицированного обучения мало кто высказывался, но все же выступавшие то и дело нахваливали традиционную школу и каждый раз, вспоминая о ней, буквально разливались соловьем.
— Несмотря на то что мы безусловно приветствуем стремление кое-кого к новациям, нельзя забывать, что…
Ирмгард Зайферт и я отметили «легкое движение в зале». (Позже оно было зафиксировано в протоколе.) И демонстративно отвернулись. В зале шаркали ногами, покашливали, чихали, что, очевидно, должно было вызвать смех, — словом, обычная ученическая реакция. Мы начали рисовать рожицы на листках с повесткой дня, потом придумали себе новое развлечение — игру, в которую играли, будучи еще стажерами, когда гуляли вокруг Грюневальдского озера.
Ирмгард поставила мне крестик, следующий вопрос получил право задать я.
Ирмгард Зайферт тоже получила крестик. Теперь была ее очередь спрашивать.
Но Ирмгард Зайферт, оказывается, именно сейчас открыла для себя Шербаума. (Или открыла себя в нем?) Во всяком случае, в прелатской резиденции — на трибуне в это время зачитывали дополнительные предложения — она вполголоса завела ту же песню, что и он. Еще до конца заседания мы смылись, но она продолжала в этом же духе. Зайферт лепила Шербаума по своему образу и подобию, она превратила его чуть ли не в распятого Христосика. Он, видите ли, должен совершить то, что ей не удалось совершить в семнадцатилетнем возрасте.
— Не может быть, чтобы вы говорили серьезно!
— Правда, Эберхард. Я верю в этого мальчика.
И она сообщила о «своем все увеличивающемся понимании Шербаума». Почти дословно повторила стратегические наметки моего зубного врача.
— Если бы я могла придать ему мужества. Мне хотелось бы без устали вселять в него мужество.