«Жил да был король, и росла у него дочь, ничегошеньки он для нее не жалел, всегда хотел ее чем-нибудь порадовать. И вот он затеял великую войну против семерых соседей, думая отрубить у них языки и преподнести их дочке ко дню рождения. Но королевские генералы воевали скверно и проигрывали сражения одно за другим, а потом король и вовсе проиграл войну против своих семерых соседей. Усталый, понурый, в худых башмаках, он возвратился домой без обещанных подарков. С мрачным видом сел за стол перед кубком вина и так долго глядел на него мрачным взглядом, что вино потемнело и скисло. Напрасно утешала короля его дочка — ведь все это ничего не значит, папа, не надо мне соседских языков, я и так счастлива и довольна, — ничто не могло развеселить короля, так он приуныл. Прошел год, король запасся тьмой оловянных солдатиков — ведь все настоящие королевские солдаты полегли — и снова выступил в поход в ящике с песком, построенном по специальному заказу за большие деньги для его забав; он выигрывал все те битвы, которые проиграли королевские генералы. После каждой победы в ящике с песком король смеялся все громче и громче, но вот поди ж ты, его дочка, всегда веселая и милая, загрустила и немножко рассердилась на отца. Надулась, отложила в сторону свое вязанье и сказала: «Твоя песочная война — ужасно скучная, враги твои ненастоящие. Позволь уж мне воевать с тобой вместо семерых соседей, как-никак ты обещал подарить к моему дню рождения их аккуратно отрубленные семь языков…» Разве мог король отказать своей дочке! Пришлось ему опять разыгрывать все прежние сражения, но дочь всякий раз побеждала его. Тогда король заплакал и сказал: «Ах, как плохо я вел эту войну. Я еще бездарней, чем мои генералы. Теперь я буду день и ночь сидеть за кубком вина и глядеть на него, пока вино не почернеет и не скиснет». И тут дочка перестала сердиться, повеселела, подобрела. Отодвинула кубок, чтобы на него не падал мрачный отцовский взгляд, и сказала: «Пусть другие короли ведут войны, а я лучше выйду замуж и рожу семерых детишек!» К счастью, как раз об эту пору мимо замка, где стоял дорогостоящий ящик с песком, проходил молодой учитель, и ему понравилась дочь короля, ведь она была взаправдашней принцессой. Неделю спустя он на ней женился. И король решил построить супругам прекрасную школу, на нее пошли доски, из которых был сколочен ящик. То-то было радости у детей погибших солдат. Да и семеро соседей обрадовались. Ведь отныне и навек они перестали бояться за свои веселые розовые языки…»
(…И если учитель не задушил королевскую дочь цепью от велосипеда или еще как-нибудь по-чудному, то она живет по сию пору.)
Только-только кончилась передача для малышей и Линда пожелала детям спокойной ночи, только-только я опять увидел себя на телеэкране, как она уже снова появилась в кабинете и одновременно в телевизоре. Именно она коротко скомандовала: «Пора, анестезия уже подействовала полностью». Именно она, сунув три пальца мне в рот, привычным жестом вызвала у меня спазм жевательных мышц. Вложила слюноотсос, прижав нижнюю, онемевшую губу. Скоро подошел и он, оставив свою картотеку, но странно, куда бы я ни скашивал глаза — направо или налево, куда бы ни смотрел — на телеэкран или мимо, он казался мне незнакомым и в то же время знакомым (от него несет козлом, дело известное). «Доктор, это и впрямь вы?» Они обращались друг с другом подозрительно фамильярно. (Неужели мне показалось, что он сказал ей «ты», прежде чем, прищелкнув пальцами, потянулся за пинцетом?) Ну и парочка! Я подмечал все их взгляды — мой зубной врач и его скрытная помощница никогда не позволили бы себе ничего подобного. (Фривольные жесты. Сейчас он вдруг ущипнул ее за зад.) «Почему вы не примете меры, доктор?..» Но пузыри с текстом все еще не появлялись, я не мог протестовать. Тогда я решил обратиться прямо к нему: «Послушайте, Шлоттау, если уж вы выдаете себя за зубного врача, то разрешите мне хотя бы смотреть телевизор. Сейчас как раз передают «Последние известия». Я хочу знать, что происходит в Бонне. И не стали ли студенты опять…»
Победа! Звук включен. (Впрочем, лишь частичная победа: на телеэкране зубоврачебный кабинет.) На губах у меня растут пузыри с текстом, и в кабинете слышен мой голос нормальной громкости. «Прекрати сейчас же мельтешить, Линда. Понятно?» (Она послушалась.) «А вы, Шлоттау, оставьте свои скабрезные шутки. Включите «Последние известия», прошу вас!» (Шлоттау пробурчал: «Пока еще дают рекламу». Но Линда нажала на кнопку: «Пусть смотрит, пока мы будем выкручивать эти его металлические штучки».)
Она сказала «выкручивать». (Еще сегодня я готов биться об заклад, что она имела в виду «выкручивать».) Прежде чем я успел поправить Линду, Шлоттау отбросил пинцет моего зубного врача за пределы телеэкрана и вытащил из кармана свой инструмент — вульгарные клещи. Передавали рекламу, и я не смотрел на электрика в белом врачебном халате, орудовавшего своими инструментами. («Ладно, парень, начинай. Я и это стерплю».)