Под местным наркозом

Вот и вся история забетонированного «мерседеса». Но быть может, пока я буду полоскать рот, вам придет в голову еще один, третий вариант? Как он вам нравится? Линда сидит за рулем «мерседеса», который остановился за самосвалом с бетонной смесью, ибо перед моим самосвалом и ее «мерседесом» закрылся шлагбаум…

Первый день лечения, можно сказать, окончился вничью. От зуба к зубу и в промежутках между зубами врач и пациент нанизывали свои противоречащие друг другу версии и теории. Иногда они отдыхали, занимаясь рассуждениями общего характера: о педагогике или о зубоврачебной профилактике среди детей дошкольного возраста. Речь зашла и о Шербауме.

— Представьте себе, доктор, с недавнего времени он стал говорить о себе во множественном числе: «Мы единогласно решили…», а набросок его первой статьи «Что натворил Король Среброуст» начинается примерно так: «Мы — ученики. Мы учимся в школе совсем неплохо. На нас стоит возлагать надежды. Иногда мы хотим забежать вперед. Это можно понять. На то мы и ученики. Но иногда мы вообще ничего не хотим, потому что уж очень много дряни вокруг. И это тоже можно понять, потому что дряни вокруг и впрямь много, а мы всего-навсего ученики. И ученикам разрешено ставить точку, если вокруг много дряни. Жил да был на свете король, которого ученики прозвали Король Среброуст…»

Но мой зубной врач хотел говорить только о дистальном прикусе Шербаума. Я попытался было заинтересовать его ученицей Веро Леванд, но он махнул рукой:

— Этот случай для специалиста по уху-горлу-носу…

Камерный певец Рудольф Шок пел: «Искать любви любовь велит…»

В первой статье Шербаума (ее так и не напечатали) было написано: «Мы хороший выпуск. Говорят, мы кем-то станем. Но иногда мы хотим стать никем. И это понятно. Ученики, которые хотят стать никем, наверняка кем-то станут. И Король Среброуст не хотел стать никем, а потом стал очень даже кем…»

Сейчас мне трудно четко и ясно рассказать о создании церкви в бомбоубежище. Уж очень много всего вклинилось (отнюдь не только камерный певец Рудольф Шок и мой зубной врач). Шербаум наступает на меня, потому что он сам отступил. Ирмгард Зайферт зачастила ко мне. Одна ученица катается по моему берберскому ковру, заставляя меня снимать очки, дышать на стекла, протирать их.

Когда я говорю: «Госпожа Матильда Крингс, сестра генерал-фельдмаршала, тетка моей прежней невесты Зиглинды Крингс, пожертвовала деньги на создание подземной церкви в Кобленце…», я одновременно думаю: «Став главным редактором школьной газеты «Азбука Морзе», мой ученик Филипп Шербаум не сумел напечатать целиком свою первую статью, где сравнивал деятельность национал-социалиста Курта Георга Кизингера в 1942 году с деятельностью борца Сопротивления Гельмута Хюбенера; ему пришлось сократить статью, хотя он предусмотрительно вывел Кизингера под другим именем…»

Когда я говорю: «Во время строительства железобетонного высотного дома разбились стекла» (а камерный певец поет арию из оперетты «Летучая мышь») — и когда Матильда Крингс, обозревающая вместе с нами и духовными лицами высокого сана постройку, спрашивает: «Как ты находишь здешнюю акустику, Фердинанд?», я слышу и Веро Леванд: «Ну давайте, Old Hardy! Или ты уже не можешь?..», а также признание моей коллеги Ирмгард Зайферт: «Я люблю вас, Эберхард» — и даже ее заключительную фразу: «Только не говорите, пожалуйста, что и вы меня любите…»

Пожертвование на церковь и самоцензура, попытка соблазнить и объяснение в любви не противоречат друг другу. Как бы громко Веро Леванд ни называла своего прежнего друга «гнилым оппортунистом», как бы настойчиво ни пытался Шербаум втолковать мне, почему ему пришлось уступить доводам членов редколлегии, как бы самозабвенно ни объяснялась в любви Ирмгард Зайферт во время прогулки вокруг Грюневальдского озера, находя такие слова, как «служа тебе — со скорбью — готовая к отречению», я все равно предоставляю слово Крингсу, который проверяет акустику церкви в бункере вслед за камерным певцом, уже проверившим эту акустику.

Крингс процитировал своего любимого Сенеку: «Давайте приучим наш ум хотеть того, чего требует создавшееся положение».

Потом он повторил свое: «Арктика нам нипочем!» — в помещении объемом в пятьдесят тысяч кубических метров, целиком из железобетона, в помещении, которое когда-то защищало немцев против тех, кто имел абсолютное превосходство в воздухе над территорией рейха.

Слова Крингса, произнесенные не слишком громко, прогремели в железобетонной церкви наподобие победоносной сводки о положении в Сталинграде; можно было подумать, что Крингс сменил Паулюса и принял на себя командование армией. «Военная инициатива опять в наших руках!»