Под маской скомороха

Но этот день у него вышел свободным. Новое орудие блистало своими лощеным боками, и двое подмастерьев пыхтели над коловоротом – сверлили запальное отверстие. Истома как увидел, что они делают, так и прикипел взглядом к стружке, которая вилась из-под каленого пера. Вот оно, наконец! Это именно то, что нужно!

– О чем задумался, боярин? – спросил Федка, быстро накрывая на стол. – Садись, откушаем винца, покалякаем о жизни нашей смутной. А она ох как закрутила нас…

Он был неопределенного возраста, – есть такие люди, которые с виду не стареют до самой смерти – русокудр, невысокого росточка, жилистый и проворный, как белка.

– Недосуг мне, Федка, – ответил Истома. – Забежал тебя приветить, угостить, – и дальше. Дела…

– Жаль, жаль… Ну, коли дел невпроворот, то беги. У меня вон тоже заказов – с головой. Посадник степенный Митрий Борецкий почти каждый день наезжает, требует лить побольше орудий. А я што, двужильный? Да и дело это спешки не любит. А ему давай – и все тут. Вынь да положь. Весь в свою матушку. Она не терпит отказа ни в чем. Постой, постой… Никак снова вечевой колокол ударил?

Федка повернулся правым ухом в сторону Ярославова дворища. Истома тоже услышал голос вечевого колокола, который сильно отличался от перезвонов на колокольнях церквей. Он гудел басовито, мощно, а временами кричал, как раненый человек, звал на помощь.

– Опять вече собирают… – недовольно пробормотал Федка. – И снова пойдут стенка на стенку. Коромольникам, этим бездельникам, только дай побузить… – Он умолк, немного подумал, покосился на кувшин с вином, который уже красовался посреди стола, и решительно сказал: – Не пойду я! Пущай решают без меня. Там люди головастые. А мне работать надыть.

– А я хочу послушать, о чем речь пойдет, – сказал Истома.

Для него и впрямь это было важно. Воевода уже собирал ополчение, вот только новгородская конная рать – хорошо обученные и не раз побывавшие в ратном деле гриди – была под началом архиепископа, а он никак не желал давать согласия послать свое «знамя» против московитов[120], продолжал упрямствовать, считая приближающуюся войну не сражением за новгородские свободы, а братоубийством. Истома хотел убедиться, что и дальше так будет, а значит, новгородское ополчение выйдет на бой сильно ослабленным.

Истома из уважения к Федке выпил одну чашу и попрощался, оставив Пушечника наедине с кувшином, чему тот только порадовался. На улицах Новгорода было многолюдно. Как обычно, народ бежал на звуки вечевого колокола, словно на пожар. Шумными толпами люди валили на Великую площадь.

– Што стряслось? – спрашивали новгородцы друг друга на ходу.

– А полегче у тебя нет вопроса? – звучало в ответ раздраженно.

– Неужто объявят войну московитам?

– Кто знает, кто знает…

– Звонят, звонят, а толку?

Все спрашивали друг у друга, отчего переполох, но никто не мог толком сказать хоть что-то.

Истома постарался протиснуться поближе к лобному месту – вечевому помосту. Там уже собрались посадники с золотыми медалями, знаками своей власти, тысяцкие с резными жезлами, бояре, разодетые как на праздник, житьи люди со знаменами, и старосты всех пяти новгородских концов с серебряными секирами.

Люди толкались, шумели, но помост пока был пуст. Все чего-то ждали. Но где же Марфа-посадница? Истома был роста немалого и еще постарался вытянуться в высоту, чтобы поискать ее глазами, но боярыни все равно не заметил. Но вот на помост поднялся всеми уважаемый посадник новгородский, который занимал эту должность несколько раз, Груз Афанасий Остафьевич. Возвысившись над толпой, он снял шапку и низко поклонился народу, явив ему свои седины. Люди загомонили, закричали, приветствуя посадника, которого любили за редкую среди новгородских служивых честность и бескорыстие.

– Тихо! Угомонитесь, люди! – Посадник властно поднял свою клюку (он прихрамывал из-за полученной в юности раны).

Подождав, пока на площади воцарится тишина, Афанасий Остафьевич продолжил:

– Граждане Новгорода! К нам прибыл посол великого князя Московского! Боярин желает всенародно объявить требования Иоанна Васильевича.

Еще раз поклонившись, он спустился по ступенькам с помоста, а его место занял… Алексей Дмитриевич! Истома глазам своим не поверил. Слуга государя московского, который долгие годы занимался тайными делами, направленными против Великого Новгорода, решил открыться, показать всему миру свое лицо! Ведь до сих пор его знали как купца. Истому пробила дрожь. Начинается! Такая открытость Алексея Дмитриевича могла означать только одно – никаких разговоров о мире и согласии между Новгородом и Москвой больше не будет, грядет большая война.