– Экий ты упрямец! – сказал он с досадой. – Добро. Сказав «аз», нужно говорить и «буки»… Но запомни – то, что ты сейчас услышишь, может стоить тебе жизни. Если, конечно, мои слова попадут по твоей милости в уши новгородского – посадника. Побожись, что никогда не выдашь моей тайны!
Юный боярин немного подумал, а затем перекрестился и решительно сказал:
– Истинный Бог – не выдам!
Он и верил Упырю Лихому, и не верил. Истома давно подметил странности в его поведении, однако не придавал им особого значения. Но самое интересное: все скоморохи, даже весьма противоречивый и скандальный Мина Слепец, повиновались Упырю так, будто были не свободными штукарями, которые в любой день могли после ссоры разбежаться в разные стороны, но по меньшей мере хорошо вышколенными гридями, а Упырь – всевластным княжеским воеводой.
Такие моменты случались редко, большую часть времени скоморохи вели себя, как и подобает людям их профессии, – независимо, шумно, подначивая друг друга. Но когда Упырь становился серьезным и начинал говорить резкими, отрывистыми фразами, скоморохи вмиг теряли свою обычную бесшабашность и делали все так, как он говорил. А уж перечить – и вовсе упаси Бог.
– Тогда слушай: я сын тверского боярина и зовут меня Ивашко Бороздин. Удивлен?
– Не очень, – честно ответил Истома.
– Это почему же? – Упырь хотел удивить Емельку Шестака, а удивился сам.
– У тебя повадки отнюдь не простолюдина. А ишшо знаешь иноземные языки… Ты ведь не купец, а шатун, скоморох; откель такие познания?
– Вот поэтому ты мне и нужен, – довольно ухмыльнулся Упырь. – Глаз у тебя востер, все подмечаешь, сам решителен, смел и главное – всей душой ненавидишь Марфу Борецкую (не спорь, я все наблюдал собственными глазами!), эту ведьму, готовую ради собственной корысти продать землю Русскую иноверцам. А вот почему ты к ней столь неравнодушен – это вопрос. Может, все-таки откроешься? А то как-то нехорошо – я к тебе с душой нараспашку, а ты скрытничаешь…
Истома посмотрел прямо в глаза атаману артели скоморохов – нет, боярину Ивашке Бороздину! – чуток поколебался, а затем мысленно махнул рукой (где наше не пропадало!) и ответил с независимым видом:
– Только не стоит тебе кичиться своим происхождением. Я тоже боярский сын… Истома Яковлев.
– Иди ты! – ахнул от удивления Бороздин. – Так это тебя по всей Новгородской земле в прошлом году искали?
– Меня… – нахмурился Истома.
– А ты забрался в самое логово зверя и сидишь там, спрятавшись, как гриб под опавшей листвой в осеннем лесу… Умно! Чертовски умно! В Новгороде тебя точно искать не станут. Сам сообразил али кто подсказал? Впрочем, это неважно… Поступок твой, с одной стороны, безумен, а с другой – самое то. Да уж, храбрости и смекалки тебе не занимать… Ну-ка, поведай мне, почему Марфа-посадница устроила на тебя настоящую облавную охоту? Ужо теперь таиться тебе нету никакого смысла…
Истома не стал колебаться и рассказал свою историю. Выложил все до конца как на духу. Ему давно хотелось кому-то выговориться, излить свою душу, по которой своими козловыми сапожками потопталась Марфа Борецкая.
– Вон оно как… – задумчиво протянул Бороздин. – Тобой движет обида страшная. И ты, значит, хочешь отмстить боярыне. Око за око, зуб за зуб.
Он немного помолчал, что-то обдумывая, а затем спросил:
– Как думаешь, отчего новгородская чернь бунтует?
– Тут все ясно, как в божий день – Марфа воду мутит. К Литве тянется, дабы от Москвы не зависеть. Целыми днями коромольники долдонят, што князь Литовский Казимир добра Новгороду желает.
– А ты сам как думаешь?
– Здесь и думать нечего – Литва нам чужая. И по духу, и по вере. А в чужой монастырь со своим уставом не суйся, руки-ноги пообломают. Может, некоторым боярам новгородским, а также купцам и обломится сладкая коврижка, но простому люду будет одна маята и новые, более тяжкие повинности. Ведь тогда придется кормить не только своих господ, но и чужих, да еще и иноверных.
– Правильно мыслишь, – одобрительно кивнул Бороздин. – В этом вопросе мы с тобой одного поля ягоды… – Он некоторое время молчал, внимательно глядя на Истому, а затем молвил: – Откроюсь тебе – ты мне нужен. Как помощник в одном очень важном деле.
– Ты о чем?
– Что ж, открываться, так до конца… Я здесь не просто так, не потому, что мне захотелось побродить по земле под маской скомороха, чтобы себя показать и мир посмотреть. Меня послал сюда великий князь Московский. Я его уши и глаза в Великом Новгороде. Но, боюсь, артели придется вскоре уходить отсюда подобру-поздорову. Не нравится мне пристальное внимание некоторых новгородских изветников. Уж больно часто мы стали их встречать на своем пути. Похоже, у них возникли какие-то подозрения… Но просто уйти из Новгорода я не могу! Мне нужен здесь верный, надежный человек. А лучше тебя найти невозможно. Конечно, если ты не станешь делать глупости… как сегодня.
– Я не хочу быть московским лазутчиком! – резко ответил Истома. – Ни за какие шиши!
Бороздин хмыкнул и ответил: