Под маской скомороха

Свирепо зарычав, он опрокинул в сугроб ближайшего боярина вместе с конем, и тут же разорвал бедному животному горло. А затем волчище ринулся на другого охотника, который в испуге начал разворачивать своего коня, да так неудачно, что свалился с него и истошно завопил. Не обращая на упавшего боярина ни малейшего внимания, волк расправился и с другим конем. Наверное, он посчитал, что животное более достойный противник, нежели человек, от которого шел дурной запах.

Тогда ловчие хотели напустить на волка меделянов.

– Нет! – снова вскричал князь. – Дайте новых борзых!

На этот раз псов было больше. Часть из них была разорвана огромным волчьими клыками, но две борзые, самые мощные и сильные, все-таки взяли волка на растяжку. Великий князь подлетел к кровавому побоищу на своем аргамаке, пал, словно сокол, на волка, и точно рассчитанным ударом кинжала в пах поразил зверя. Но белый волк никак не хотел расставаться с жизнью. Теперь он, наконец, понял, кто его настоящий враг. Со свирепым рыком, от которого шарахнулись кони и заскулили испуганные псы, он набросился на князя, но Иван Васильевич извернулся, и следующий удар кинжалом достал до сердца зверя.

Волк обмяк, но не упал, а медленно, словно нехотя, лег возле ног князя. Осмелевшие псы было набросились на волка, чтобы отомстить за тех борзых, которых он загрыз, разорвав его в клочья, но князь грозно прикрикнул на них:

– Фу! Фу! – И приказал ловчим: – Уберите собак!

Упирающихся борзых оттащили в сторону, а съехавшиеся на шум схватки дворяне разразились восхищенными криками, поздравляя Великого князя с большой удачей. А Иван Васильевич все никак не мог отвести взгляд от глаз волка, которые смотрели на него с каким-то странным, почти человеческим, выражением…

Несмотря на достаточно раннее время, охоту прекратили. Все хотели немедленно отпраздновать столь выдающееся событие. Никто из приближенных Ивана Васильевича, даже убеленных сединами, не помнил, чтобы какой-либо великий Московский князь (да и вообще кто-либо) так славно отличился на охоте.

Пока разбивали шатры для пира и снимали шкуру с волка, всем боярам и дворянам поднесли по чарке вина, а служивых Ловчего поля и загонщиков угостили доброй медовухой. Разожгли костры, и дым понес над лесами аппетитные запахи жареной дичины. Вскоре охотники пировали и славили государя. Великий князь веселился вместе со всеми, но время от времени его высокое чело омрачала какая-то дума. Как и все люди того времени он был суеверен, и ему казалось, что встреча с редким белым волком – это неспроста, это какой-то знак свыше. Но как его истолковать, князь не знал.

Неожиданно в шатер забежал один из ближних дворян, окольничий[79] Еропкин, оставленный в Москве на хозяйстве. Не обращая внимания на пирующих, – некоторые думные бояре высказали недовольство его бесцеремонностью – он едва не рысцой подскочил к Великому князю, склонил одно колено и сказал:

– Прости, государь, важное дело! Требует твоего присутствия.

– Что стряслось, Афанасий Иванович? – встревожился Иван Васильевич. – Уж не Москва ли снова горит?

Пожары московские были истинным наказанием господним. Они случались так часто, что Великий князь уже решил отстроить Кремль чисто каменным, и намеревался издать указ, чтобы дворяне и купцы сооружали свои дома из кирпича.

14 июля 1445 года, ночью, в Кремле сделался такой сильный пожар, что ни одного деревянного здания там не осталось, даже каменные стены и церкви начали распадаться. Людей тогда погорело до трех тысяч, сгорела и княжеская казна, что и вовсе было печально. В 1451 году Азов-Шах, или Мазовша, как прозвали его русские, царевич ордынский, правнук хана Тохтамыша, сжег посады и целым остался только Кремль. В 1453 году снова горела Москва, и выгорел весь Кремль, а в 1457 году огнем была уничтожена треть столицы.

– Спаси Бог! – Еропкин испуганно перекрестился; а затем уже тише: – Прибыл гонец из Нова-города. Важные вести привез от верного человека, государь. Думаю, что медлить нельзя.

– Ежели так, то кончаем пир! – Великий князь поднялся.

За ним начали вставать и остальные – не без сожаления. На столе еще хватало и жареной дичины, и вина, и других наедков. Чтобы не пропадать добру, которое все равно съедят загонщики, кое-кто прихватывал самые аппетитные куски с собой. Как и фляги с вином.

Иван Васильевич лихо, совсем по-юношески, вскочил на своего аргамака, и процессия двинулась в обратном направлении. Только не было в ней уже той торжественности и неспешности, как утром. Великий князь Московский почему-то сильно встревожился, поэтому торопился. Он давно ждал из Новгорода лихих новостей, был уверен, что они придут со дня на день, а Еропкин своим нежданным появлением на охотничьем пиру разбудил в нем мрачные мысли, преследовавшие его в последнее время. Видимо, на князя так сильно подействовала его охотничья удача. Иван Васильевич все никак не мог решить, к добру она или к худу.

Глава 8 ОТШЕЛЬНИК

«За что?! За что мне такое горе?!», – повторял безутешный Истома, бредя в глухой чащобе.