Под маской альтер-эго (сборник)

Задача проста – загружать по два десятка фотографий на стоки ежедневно. Это позволит заплатить за квартирку на общей кухне, оплатить интернет и худо-бедно пропитаться. Но главное – отложить деньги на новый объектив. Фокусное расстояние в диапазоне двадцать четыре-семьдесят миллиметров с диафрагмой два и восемь по всей длине. Годится как для пейзажей, так и для самых честных портретов. Эта штучка согреет гораздо лучше, чем новое теплое пальто.

Сегодня нужно обязательно появиться в редакции газеты. Возможно, будет выезд, а за них платят сразу и наличкой. В этом тоже что-то есть – снимать правду. Ведь читателям нужна именно правда? Что лучше: улыбка девочки, продающей на ярмарке котят, или слёзы старушки, обиженной чиновниками? Пятьдесят миллиметров, диафрагма три и шесть, короткая выдержка. Панорама пожарища – двадцать миллиметров. Опустошённые глаза жертвы изнасилования – макро.

Без согласия правообладателей, но эти фотографии тоже иногда неплохо расходятся на стоках. Когда-нибудь, возможно, они окажутся и на выставке… А пока: эмоции не дороже денег. Но для меня очень важно снимать именно правду. Правду не любит никто. Фотография должна быть или красивей нашего дерьмового мира, или же, если того требует сюжет, куда ужасней. Но мой объектив умеет ловить только правду.

Правда – слишком скучный сюжет. Никуда, кроме газеты, его и не удастся продать. Правда – невзрачна и буднична. Что делает искусство искусством? Объективно – денежный эквивалент произведения. Но в наше время мало кого интересует красота. Она слишком сильно замылила глаз, чтобы спасти мир. Мир требует новой эстетики – эстетики отвратительного. Малолетний маргинал, чертящий собственным дерьмом признание под окном любимой, сделал для современного искусства больше, чем мои фотографии влюбленных парочек, прогуливающихся по парку.

Размышления прерывает телефонный звонок. Вот и из редакции – легки на помине! Странно, обычно не звонят…

– Алло? – с недобрым предчувствием говорю я в трубку.

– Андрей? Здравствуйте! Андрей… в общем, сегодня не нужно выходить на работу… и вообще… не нужно больше… – растерянно шепчет главред Таня.

– Почему? – сглотнув, спрашиваю я.

– Новое штатное расписание из центра пришло. Мы больше не можем позволить в своём отделении внештатного фотокорреспондента. Мне очень жаль…

«Мне очень жаль» – дежурная фраза. Этикет мерзости. Часто слышал её на этой работе, снимая фальшивые ободрения потерпевших от официальных лиц. Как будто ваша дежурная фраза кому-то действительно поможет. Почему вы произносите её? Так нужно, чтобы свалить с себя груз ответственности, вроде как, произнеся её, вы автоматом «сделали, что могли». Что должен ответить на неё я? «Все в порядке, мне ни капли не нужны ваши деньги» или «Я уже давно нашёл работу получше»? Хочется ответить «Ну и загнивайте дальше в своём дерьме! Вы умудряетесь делать «гвоздь номера», не отрывая зада от стула, – это скоро осточертеет читателям». Но я ничего не отвечу. Просто нажму на красную кнопку дешёвого мобильника.

И что мне делать теперь? Более-менее стабильный источник заработка необходим как воздух. Скорее даже, как еда и жильё. Придётся пойти на что-нибудь более мерзкое, чем нищета – небольшая сделка с совестью.

Вариантов масса уже в записной книжке. Сразу отметаем львиную долю – свадьбы. Нет, я не настолько голоден, чтобы терпеть лицемерие. Через видоискатель видно абсолютно всё: проволочный каркас искусственных цветов, обшарпанные стены банкетных залов, старательно запудренный герпес под губой непорочной невесты… Сквозь автоматный стрёкот затвора камеры ты слышишь, как шипят друг на друга новоиспеченные родственнички. Снизим градус отвратности. Есть ещё ночные клубы. Пьяные лица. VIP и «VIP». Просто вспышку поярче, блура побольше. У малолетних мачо не должно быть юношеских прыщей. У матерых чикс не должно быть старческих морщин. Да, такой вариант меня устраивает.

* * *