В пазы на фасадах контейнеров не были вставлены карточки с именами — очередной пример разгильдяйства, — поэтому Расти извлёк всю шестизарядную обойму. Первые два контейнера были пустыми, что его не удивило. Большинство из тех, кто уже успел умереть под Куполом, включая Рона Гаскелла и Эвансов, быстро похоронили. Джимми
Серойс, который не имел близких родственников, все ещё лежал в маленьком морге больницы «Кати Рассел».
Следующие четыре контейнера содержали четыре тела, ради которых он и пришёл сюда. Как только платформы на своих колёсиках выехали наружу, расцвёл запах разложения. Он перебил неприятные, но не такие агрессивные запахи консервантов и похоронных мазей. Линда, икая, отступила подальше.
— Постарайся не сблевать, — предупредил её Расти и пошёл к шкафчикам на другом конце комнаты. Первый извлечённый им ящик не содержал ничего, кроме пачки старых номеров «Поля & Ручья»,[336] и он выругался. Однако, в следующем, лежало то, что ему надо. Из-под троакара, который, похоже, никогда не мыли, он достал пару зелёных пластиковых масок в фабричной упаковке. Одну маску он вручил Линде, другую надел на себя. В следующем ящике нашлась пара резиновых перчаток. Ярко-жёлтых, адски радостного цвета.
— Если ты даже в маске чувствуешь, что можешь сблевать, лучше иди наверх к Стэйси.
— Со мной всё будет хорошо. Мне нужно оставаться здесь, свидетелем.
— Не уверен я, что твои свидетельства много будут стоить; ты моя жена, наконец.
Она повторила:
— Я буду свидетельствовать. Только старайся сделать все как можно скорее.
Лежаки под телами были грязными. Он не удивился этому после того, что увидел здесь, но отвращение всё равно ощутил. Линда догадалась принести с собой старый кассетный магнитофон, который она нашла в их гараже. Расти нажал ЗАПИСЬ, проверил звук, изумлённо отметив, что тот не такой уже и плохой. И положил маленький «Панасоник» на одну из пустых платформ. И тогда натянул перчатки. Это отняло больше времени, чем обыкновенно — у него очень потели руки. Где-то здесь вероятно лежал тальк или Джонсовская детская присыпка, но он не имел намерения терять время на их поиски. Он уже ощущал себя взломщиком в чужом доме. И он, лиха година, и является сейчас взломщиком.
— О'кей, начинаем. Сейчас десять сорок пять, двадцать четвёртое октября. Экспертиза происходит в препараторской комнате похоронного салона Бови. Грязной, между прочим. Позорно. Я вижу четыре тела, три женских и одно мужское. Две из этих женщин молодые, возрастом где-то около двадцати лет. Это Анджела Маккейн и Доди Сендерс.
— Дороти, — исправила его Линда с другого конца препарационного стола. — Её зовут… звали… Дороти.
— Вношу исправление. Дороти Сендерс. Третья женщина старше среднего возраста. Это Бренда Перкинс. Мужчине приблизительно сорок лет. Это преподобный Лестер Коггинс. Я свидетельствую, что могу идентифицировать всех этих людей.
Он жестом подозвал жену и кивнул на тела. Глаза её наполнились слезами. Она помедлила, снимая маску, прежде чем смогла заговорить.
— Я Линда Эверетт, служу в полиции Честер Милла. Значок номер семьсот семьдесят пять. Я также узнаю эти четыре тела, — и она вновь прикрыла себе лицо. Умоляющие глаза светились поверх маски.
Расти показал ей, чтобы отошла. Ситуация была своего рода фарсовой. Он понимал это и думал, что Линда тоже понимает. Однако угнетения он не ощущал. Медицинская карьера привлекала его с детства, он, вероятно, стал бы врачом, если бы не был вынужден бросить обучение, чтобы опекать своих родителей, и то, что двигало им в десятом классе, когда он на занятиях по биологии препарировал лягушек и коровьи глаза, давало ему воодушевление и сейчас. Это была потребность знать. И он узнает. Вероятно, не все, но, по крайней мере, что-то.
«Так мёртвые помогают живым. Не так ли Линда говорила?»
Неважно. Он был уверен, что они помогут, если есть чем.
— Над телами, которые я вижу, ещё не проделаны косметические процедуры, но все четыре уже были бальзамированы. Я не могу знать, доведён ли этот процесс до завершения, но имею подозрение, что скорее всего нет, потому что зажимы из бедренной артерии не удалены.
— Анджела и Доди, извиняюсь, Дороти, были очень избиты и тела их находятся в довольно разложенном состоянии. Коггинс также был избит — и жестоко, судя по его виду, — он тоже в состоянии разложения, но не таком глубоком; мышцы его лица и рук только начали обвисать. Бренда — Бренда Перкинс, имею в виду… — он замолчал, наклонившись над ней.
— Расти? — разнервничалась Линда. — Милый?
Он протянул руку в резиновой перчатке, передумал, убрал её, и взялся голой рукой за горло Бренды. Потом поднял её голову и нащупал гротескно большой узел немного ниже затылка. Аккуратно опустил голову и перевернул тело на одно бедро, чтобы осмотреть её спину и ягодицы.
— Господи, — произнёс он.
— Расти? Что?