Под куполом

Сидя в кабинете Пита Рендольфа в то время, как на дворе отцветали последние полосы метеоритного ливня (а его проблемные детки ждали — тревожно ждали, надеялся Большой Джим, — когда их вызовут и определят их судьбу), он вспоминал ту сказочную, ту абсолютно мистическую игру, особенно первые восемь минут второй половины, которая началась с отставания «Кисок» на восемь пунктов.

Анна тогда переломила игру с такой же целенаправленной грубостью, с которой Иосиф Сталин переломил Россию, её чёрные глаза искрились (вероятно, засмотревшись в какую-то баскетбольную нирвану вне представления простых смертных), а рот в вечной насмешливой ухмылке словно проговаривал: «Я лучше, чем вы, прочь с моего пути, потому что раздавлю». Все её броски за те восемь минут закончились попаданиями, включая тот абсурдный бросок с центра, который она сделала, сплетя ноги, когда лишалась мяча, чтобы избежать фола за пробежку.

Для такого типа движений существовали названия, наиболее распространённым из них было: в зоне. Но Большому Джиму нравилась другое: в драйве, а именно: «Она собранная и сейчас в драйве». Так, словно эта игра имела какую-то божественную фактуру, недосягаемую для обычных игроков (хотя изредка даже обычные ощущали, что они в драйве, и на миг превращались в богов и богинь и всякие телесные дефекты, казалось, скрываются в том их кратковременном божественном состоянии); эту фактуру иногда можно было едва ли не пощупать рукой: какая-то такая роскошная, чудесная портьера, наподобие тех, которыми украшены деревянные стены залов Валгаллы.

Анна Комптон так и не сыграла ни одной игры в одиннадцатом классе, тот чемпионский матч стал её прощальным выступлением. Тем летом, пьяный за рулём, её отец разбился сам, убил свою жену и всех трёх дочерей, когда они возвращались в Таркер Милл из «Брауни», куда ездили за замороженными соками. Тот бонусный «Кадиллак» стал для них гробом.

Эта авария с многочисленными жертвами попала на первые страницы всех газет Западного Мэна — на той неделе Джулия Шамвей выпустила свой «Демократ» с чёрной каймой, — но Большой Джим не был подавлен тяжёлым горем. Анна никогда не смогла бы так же играть в команде колледжа, как он подозревал; девушки там крупнее, и её отодвинули бы на роль постоянной запасной на подхвате. Она бы этого не пережила. Её ненависть должна была питаться беспрерывным действием на площадке. Это Большой Джим понимал. И полностью с этим соглашался. Именно в этом состояла главная причина, почему он никогда даже не рассматривал возможности уехать куда-нибудь из Честер Милла. В широком мире он мог бы заработать больше денег, но достаток — это лишь полкружки пива. Власть — это шампанское.

Руководить Миллом было хорошо в обычные дни, но в кризисное время руководить городом было более чем замечательно. В такие дни ты можешь парить на чистых крыльях интуиции, зная, что не ошибёшься, абсолютно не можешь ошибиться. Ты высчитываешь оборону противника раньше, чем он её нагромождает, и зарабатываешь очки каждым своим броском. Ты чувствуешь себя в драйве, и нет лучшего времени для этого, чем игра за чемпионский титул.

Это и была его чемпионская игра, и всё ложилось ему в масть. Он имел нюх — тотальную веру — ничто не пойдёт наперекосяк во время его магического полёта; даже то, что казалось невыгодным, предоставит новые возможности, вместо того, чтобы стать блокирующим фактором, как тот бесшабашный бросок Анны с центра поля, который заставил толпу в городском центре Дерри вскочить на ноги, когда фанаты Милла ревели от радости, а фанаты «Ракетчиц» от невероятного огорчения.

В драйве. Вот потому-то он не чувствовал себя утомлённым, хотя и был измождён. Поэтому и не переживал о Джуниоре, несмотря на его молчаливость и бледную невыспанность. Поэтому он не переживал о Дейле Барбаре и кучке его баламутных друзей, особенно газетная сука отличается этим среди них. Вот потому, когда Питер Рендольф и Энди Сендерс смотрели на него, совсем ошарашенные, Большой Джим только улыбался. Он мог себе позволить улыбаться. Он находился в драйве.

— Закрыть супермаркет? — переспросил Энди. — Не расстроит ли это людей, Большой Джим?

— Супермаркет, а также «Топливо & Бакалею», — уточнил Большой Джим, все ещё улыбаясь. — За «Брауни» нечего и думать, он уже закрыт. А что особенно хорошо — это грязное заведение. — «Где продаются грязные журнальчики», — хотя этих слов вслух он не произнёс.

— Джим, в «Фуд-Сити» ещё полно товара, — сказал Рендольф. — Я только сегодня днём говорил об этом с Джеком Кэйлом. Мяса немного, но всего другого в достатке.

— Я об этом знаю, — ответил Большой Джим. — Я знаю толк в инвентаризации, и Кэйл тоже. Он и должен, он же еврей, наконец.

— Ну… я просто хотел сказать, что всё идёт ряд-рядом, потому что у людей кладовки забиты харчами, — он просиял. — Ага, теперь я понимаю, надо установить в «Фуд-Сити» сокращённый день. Думаю, Джек на это согласится. Он, наверняка, сам уже об этом думал.