Под куполом (без карты)

Было также кое-что другое, кое-что, в чем она боялась сознаться сама себе: если она вернется домой, не факт, что у нее хватит силы духа выйти оттуда вновь.

Под левый «дворник» «Тойоты» была заткнута бумажка. С напечатанным сверху заголовком: Записочка от СЭММИ в обрамлении из маргариток. Листочек вырван из ее собственного блокнота. Этот факт возбудил в ней дряблую злость. Под маргаритками было написано: «Скажешь кому-то — и не только колеса тебе будут порезаны. — А ниже, другой рукой: — Наверное, в следующий раз мы тебя перевернем и поиграемся с другой стороны».

— Помечтайте, уроды, — произнесла она бесцветным, уставшим голосом.

Она смяла записку, бросив ее под спущенное колесо — бедная старая «Тойота Королла» выглядела почти такой же утомленной и печальной, как Сэмми чувствовала себя внутри, — и преодолела подъездную аллею, остановившись в ее конце на несколько секунд, чтобы постоять, опираясь на почтовый ящик. Металл отдавал тепло ее коже, солнце жгло ей шею. И ни ветерка. Октябрь должен был бы быть прохладным, бодрящим. «Это, наверное, из-за глобального потепления», — подумала она. Ей первой пришла в голову эта идея, но не последней, и слово, которое, в конце концов, закрепилось, было не глобальное, а локальное.

Перед ней лежала Моттонская дорога, пустая и безрадостная. Где-то на расстоянии мили слева от нее начинались хорошие новые дома Восточного Честера, в которые представители высшего трудящегося класса Милла — работящие папы и мамы — приезжали, заканчивая свои дни в магазинах, офисах и банках округа Льюистон-Оберн. По правую сторону лежал центр Честер Милла. И амбулатория. — Ну что, готов, Малыш Уолтер?

Малыш Уолтер не ответил, готов он или нет. Он спал у нее на плече, пуская слюну на ее майку «Донна Буффало»[226]. Сэмми глубоко вдохнула, стараясь не учитывать вспышки боли, которые транслировались из ее Низовых Окраин, поддернула на себе рюкзак и отправилась в сторону города.

Когда сирена с крыши городского совета начала короткими сигналами извещать о пожаре, она сначала подумала, что это визжит у нее в голове, крайне странное было ощущение. Немного погодя она заметила дым, но тот поднимался где-то далеко на западе. Ее с Малышом Уолтером это никак не касается… разве что, если бы появился кто-то, кому захочется посмотреть на пожар вблизи, тогда другое дело. В таком случае ее бы наверняка по-дружески подбросили к амбулатории, по дороге к зрелищу.

Она начала напевать песню Джеймса Макмертри, которая была популярной прошлым летом, дошла до слов «мы сворачиваемся без четверти восемь, это маленький город, и пива вам продать не можем» и бросила. Очень сухо было во рту, чтобы петь. Она моргнула, увидев, что чуть не упала в канаву, и даже не у той обочины дороги, вдоль которой начала свой путь. Она все время петляла по дороге, прекрасный метод, если хочешь, чтобы тебя сбили, вместо того, чтобы подобрали подвезти.

Она осмотрелась через плечо, надеясь хоть на какую-то машину. Не было ни одной. Дорога на Восточный Честер оставалась пустой, ее асфальт еще не разогрелся достаточно, чтобы мерцать.

Она вернулась на ту обочину, которую считала своей, теперь уже пошатываясь, ощущая ватность в ногах. «Пьяный матрос, — подумала она. — Что хочешь сделать с пьяным матросом с утра?»[227] Но сейчас уже не утро, уже перевалило за полдень, она проспала полдня, а, взглянув вниз, увидела, что ее штаны в промежности стали пурпурными, точно как до этого трусики, которые она с себя сняла. «Это уже не выстираешь, а у меня осталась лишь пара брюк, которые на меня еще налезают».

Потом она вспомнила, что одни брюки из той пары имеют большую дыру на заднице, и начала плакать. Слезы давали прохладу ее раскрасневшимся щекам.

— Все хорошо, Малыш Уолтер, — произнесла она. — Доктор Гаскелл нас подлатает. Все будет чудесно. Как новенькие. Хорошее, как…

И тут у нее перед глазами начала расцветать черная роза, и последние силы покинули ее ноги. Сэмми ощутила, как силы уплывают, вытекают из ее мышц, словно вода. Она опускалась, держась за единственную мысль: «На бок, на бок, не раздави ребенка!»

Лишь только это она и была в состоянии сделать. Она лежала распластанная на обочине Моттонской дороги, недвижимая, под обвитым маревом, словно июльским солнцем. Проснулся и начал плакать Малыш Уолтер. Он старался выбраться из своего рюкзака, но не осилил; Сэмми застегнула рюкзак надежно, и ребенок застрял. Малыш Уолтер заплакал еще сильнее. Муха села ему на лоб, отведать крови, которая сочилась сквозь нарисованные рожицы Губки-Боба и Патрика, потом улетела прочь. Наверное, доложить результаты своих проб в мушиной штаб-квартире и призвать подкрепление.

В траве стрекотали сверчки.

Верещала городская сирена.

Малыш Уолтер, в ловушке при своей сомлевшей матери, долго ревел посреди жары, потом затих и лежал молча, апатично водя глазами, и пот большими ясными каплями скатывался с его хороших, мягких волос.

6