Под куполом (без карты)

Вопли Малыша Уолтера казались вспышками ярких лучей среди сплошного тумана. Она встала с кровати и, пошатываясь, побежала в его спальню, понимая, что чертова колыбель, которую Фил когда-то собрал в обдолбанном состоянии, наконец-то развалилась. Малыш Уолтер хорошенько расшатал ее в прошлую ночь, когда «помощники» занимались ею. Колыбель, ослабла достаточно, чтобы теперь, когда он начал в ней крутиться…

Малыш лежал на полу среди обломков. Он пополз к ней, с разбитого лба у него капала кровь.

— Малыш Уолтер! — вскрикнула она и подхватила его на руки. Обернулась, перецепилась о выломанную планку, повалившись на колено, вскочила и бросилась к ванной с рыдающим ребенком на руках. Открутила кран, но, конечно же, ничего оттуда не потекло: нет электричества, насос не качает воду со скважины. Она ухватила полотенце, промокла ребенку личико, увидела рану — неглубокую, хотя длинную и рваную. Останется шрам. Она вновь прижала полотенце, сильно, насколько отважилась, стараясь не обращать внимания на мучительный скулеж испуганного Малыша Уолтера. Кровь капала ей на босые ступни каплями размером с десятицентовую монету. Бросив взгляд вниз, она увидела, что ее голубые трусики, которые она одела после того, как ушились «помощники», промокли грязно-пурпурным цветом. Сначала она подумала, что это кровь Малыша Уолтера. Но на внутренних поверхностях бедер у нее тоже были потеки.

5

Ей как-то удалось на минутку удержать Малыша Уолтера от барахтанья, чтобы залепить ему рану тремя полосками пластыря с картинками из «Губки-Боба»[224] и натянуть на него свежую сорочку и последний чистый комбинезон (лозунг на нагрудничке гласил: МАМЕНЬКИН ЧЕРТЕНОК). Пока Малыш Уолтер ползал кругами по полу в ее спальне, она одевалась сама, тем временем его плач уменьшился до дряблого хныканья. Начала она с того, что выбросила в мусорную корзину окровавленные трусы и надела свежие. Потом сделала себе прокладку со свернутого бумажного полотенца и взяла еще одно про запас. Из нее все еще кровило. Не ливнем лило, но текло намного сильнее, чем в самый худший из ее менструальных периодов. И так оно лило целую ночь. Вся постель промокла кровью.

Она собрала котомку с вещами Малыша Уолтера и взяла его на руки. Он был тежелехонький, и она вновь ощутила у себя боль Вот Там Внизу: типа того, как дергает, когда съешь что-то нехорошее.

— Мы едем в амбулаторию, — произнесла она. — Ты не волнуйся, Малыш Уолтер, доктор Гаскелл залатает нас обоих. А шрамы — это ничто для ребят. Некоторые девушки даже считают это сексуальным. Я поеду как можно скорее, мы будем там мигом. — Она отворила двери. — Все будет хорошо.

Но ее старая ржавая «Тойота» находилась далеко не в лучшем состоянии. «Помощники» поленились в отношении задних колес, зато прокололи оба передних. Сэмми довольно долго не могла оторвать глаз от машины, ощущая, как ее охватывает отчаяние. Мелькнула мысль, непрочная, однако ясная — поделиться с Малышом Уолтером остатками «Лодочек мечты». Она их может растереть в порошок и засыпать в одну из тех его пластиковых бутылочек, которые он называл «мняки». Вкус можно замаскировать шоколадным молоком. Вместе с этой мыслью ей на память всплыло название одного из любимых альбомов Фила «Ничто не имеет значения, да хоть бы и имело?»[225]

Она откинула прочь эту мысль.

— Не из тех я мамаш, — объяснила она Малышу Уолтеру.

Он вытаращил на нее глаза, напомнив ей Фила, но по-хорошему: выражение, которое делало лицо ее мужа-беглеца скудоумным, добавляло ее сыночку бесхитростной обворожительности. Она поцеловала его в нос, он улыбнулся. Это была милая, родная улыбка, но пластырь у него на голове уже покраснел. Это нехорошо.

— Маленькая корректировка плана, — произнесла она, вновь возвращаясь в помещение. Сначала она не могла разыскать его рюкзачок, но потом увидела его за тем, что отныне решила называть своим «насильницким диваном». Как-то упаковала Малыша Уолтера в рюкзак, хотя ее вновь пронзила боль, когда она его поднимала. По ощущениям, бумажное полотенце у нее в промежности уже вновь стал зловеще сырым, но, посмотрев, она не увидела пятен в том месте у себя на штанах. Уже хорошо.

— Готов к прогулке, Малыш Уолтер?

Малыш Уолтер только еще крепче прижался щекой к углублению на ее плече. Иногда его молчаливость ее беспокоила — кое-кто из ее подружек имел детей, которые в шестнадцать месяцев уже тарахтели длинными предложениями, а Малыш Уолтер имел в запасе не больше десятка слов, однако не этим утром. Этим утром ей и без того было о чем беспокоиться.

Как для последней недели октября, день выдался очень теплым; небо вверху было того самого бледного из своих лазурных оттенков, и свет был как будто замутненным. Чуть ли не сразу она ощутила, как у нее на лице и шее выступил пот, и в промежности пульсировала боль, казалось, сильнее с каждым шагом, а она же их успела сделать всего лишь несколько. Сэмми подумала: может, ей вернуться за аспирином, а впрочем, не усилится ли у нее от аспирина кровотечение? Кроме того, она не была уверена, есть ли он вообще в доме.