Под крыльями Босфор

Так и просидели под охраной в солдатском оцеплении без каких-либо движений и действий целых три дня. И без новостей, само собой. Тяжелее всех пришлось Маяковскому. Ну, во-первых, как он ни порывался примкнуть к сопровождавшим императора лицам со своим фотоаппаратом, а ничего из этого не вышло. И даже издательская слава не помогла. А во-вторых, ему строго-настрого запретили своим фотоаппаратом во время полета пользоваться и фотографировать государя. И правильно запретили!

А через три дня вернулся довольный Николай, и мы отправились в путь-дорогу по обратному маршруту. И точно так же садились на дозаправку и ночевку в Сухуме.

А затем был перелет в Киев и Варшаву. В Ставке Николай провел больше недели. И все это время мы просидели на земле – поселили нас в каком-то здании казарменного типа. Даже на воздушную разведку ни разу не вылетели, не говоря о чем-то большем. Снова никто нас никуда не выпускал. Единственное, что в оцепление, как у Юденича, не взяли. А вот самолет все это время находился под неусыпной охраной. Два солдатика постоянно топтались рядом с ним.

У меня так хоть какая-то отрада была. Меня, можно и так сказать, допрашивали. Или расспрашивали. И так и этак будет верно. Пару раз меня выдергивал к себе Джунковский. Первый раз с вопросами по разбомбленному «Гебену» и двум пороховым заводам, а второй… Второй раз выдернул поздним вечером – прислал, как всегда, автомобиль.

Каково же было мое удивление, когда в знакомом мне по прошлому посещению кабинете я не только Владимира Федоровича увидел, а Николая с матушкой, Марией Федоровной. И первый же вопрос, который мне задала Мария Федоровна, предварительно выслушав мои приветствия, был о «Гебене». О том самом проклятущем крейсере.

– Сергей Викторович, зачем вы его бомбили? Стоит себе корабль в ремонте, ну и пусть стоит. Неужели непонятно было, что он уже никакой опасности не представляет?

– Ваше величество, да понятно все было. Сам сомневался. А потом знающие люди растолковали, в чем там было дело. Пушки-то с него никто не снимал. А боеприпасы со склада на корабль подвезти дело быстрое. Склады-то те рядом совсем с верфями.

– Допустим, – кивнула Мария Федоровна. – А почему тогда второй раз бомбили?

– Какой второй раз? – удивился даже. – Не было никакого второго раза.

– Как не было? Вот у меня приказ о повторной бомбардировке, – и какую-то бумагу со стола берет, вчитывается. Потом передает ее мне.

– Не было никакого второго вылета. Пороховые заводы бомбили, это было. Хотя зачем их было бомбить, тоже не понимаю.

– Исходя из объяснений штаба, никто на самом деле не рассчитывал на такую молниеносную победу в проливах, – вклинился с объяснениями Джунковский, испросив перед этим у императрицы разрешение вмешаться в разговор. – Сергею Викторовичу все правильно сказали. Оттого и «Гебен» бомбили, потому что опасались его ввода в строй. И заводы по той же самой причине сожгли.

– Какой ввод в строй? Он же со вскрытыми бортами на бонах стоял? – удивился и не удержался я от вопроса. Ладно бы снаряды подвезли и стрелять начали. А при чем тут ввод в строй? Глупости какие.

– И что? Глубины ведь там небольшие. А вести артиллерийский огонь вскрытые, как вы говорите, борта не мешают. И развернуть его на бонах тоже ведь можно. Вот и решило перестраховаться наше командование на будущее. Убрать самый сильный корабль противника с доски…

– Почему самый сильный? Скоро ведь наша «Императрица Мария» должна будет со стапелей сойти? – не удержался я от уточнения.

– Да, «Императрица» сильнее. Но она все еще на верфях. И когда со стапелей сойдет, одному Господу Богу известно, – наконец-то включился в разговор император. А в голосе-то так раздражение и плещет. Чем это я его так рассердил? У-у, как смотрит-то. Сейчас дыру прожжет.

– Все так плохо, ваше императорское величество? – своим вопросом Джунковский попытался переключить внимание государя на себя.

– Плохо? Нет, Владимир Федорович, не просто плохо, а катастрофически плохо! – Николай наконец-то отвел взгляд в сторону, поморщился. – Вам ли не знать?

– А что специальная комиссия? – теперь уже Мария Федоровна перехватила эстафету с вопросами.

Я насторожился. Что еще за специальная комиссия? Та самая, что Николаевские верфи инспектирует? Там же вроде как Остроумов?

– Батюшин третьего дня закончил работу. Представил мне подробный отчет о проделанной работе и выявленных нарушениях и преступлениях. И список виновных в растратах и хищениях. Кроме этого выявлено иностранное влияние со своей агентурой. И социалисты! Как же без них! Да об этом лучше Владимира Федоровича спросить. Он все это лучше меня знает, – бросил короткий взгляд на Джунковского государь.

– Да, со списками я ознакомился. Статьи-то у всех в нем представленных – расстрельные.

– Расстрельные, – эхом откликнулся Николай. – Ко мне сегодня обратились представители банкиров и промышленников. Просят… Да что там просят… Прямо требуют помилования всех отмеченных в этом списке!

– Прямо всех? – уточнил Джунковский. – А откуда они про список знают?

– А вот об этом я и хотел вас спросить, Владимир Федорович.