Под крестом и полумесяцем. Записки врача

– Але! Ольга Рашидовна? У нас, похоже, черепно-мозговая. Нет, но пока дойдете, все будет готово. Нет, операционную еще рановато. Вы только гляньте. Да, ЭХО работает. Ну, спасибо, с меня причитается.

– Придет?

– Ольга Рашидовна – не безотказная женщина, но безотказная личность. Нельзя быть такой доброй.

– А чего ей. Ща дырок насверлит – и привет.

– Ну-ну. Дырок. Тебя так трубку снять не допросишься.

– А если поцеловать?

– Я подумаю.

– Гена, паразит, где тебя носит?

– Там заперто было, полчаса стучал.

– Вези клиента из пятой в рентген.

– Боря! Ты с ним закончил?

– Кончаю и поканчиваю.

– А смысл? Ольга Рашидовна все равно разбинтует.

– Он засрет все.

– Давай, Гена, кати.

– Боря, ты что куришь?

– Вот.

– Дай одну.

– Пффф! Пффф!

– Я думаю, девушки, такие клиенты берутся сразу из ничего. Не было – и вот он есть, уже взрослый, битый и в коме.

– Их сыра земля родит.

– Как червей.

– Земля червей не родит.

– Как знать! Ты, Боринька, вообще когда-нибудь видел их, этих микробов? Я не видел.

– И замело всю землю-то.

– Доброй смены!

– Ольга Рашидовна! Целую ножки. Чаю? Ко-о-фэ?

– Нет-нет, ничего не хочу. Снимки уже есть?

– Делают. Пойдемте, как раз проявят.

– Шум-то из-за чего?

– Битая кома.

– Давление держит?

– Пока да. Правда, слабо. Сейчас зарядим растворы.

– Ну что – готово, Валя?

– Посидите пять минут, они в проявке.

– Вон его вывозят, Ольга Рашидовна.

– Гена, тормозни, я гляну. Зрачки одинаковые, сужены… стопных нет, ригидность абс… Это, мальчики, не мой клиент.

– Доктора, снимки готовы.

– Так, смотрим… Ну нет, здесь ничего не видно. У него голова съехала. Видишь, рогом все закрыло?

– Да, вижу.

– Валя, надо переснять.

– А что такое?

– Укладка, укладка плохая! Не видно ни пса, рога мешают. Да они и сами плохо вышли.

– Он голову не держит – что мне, раком встать?

– А я говорю – ложи его так, чтоб рог захватить, как нужно.

– Я уже искололась его рогами.

– Тебе молоко дают.

– Это за лучи! Пусть за рога коньяк выписывают…

– Ложи, не канючь. Оба рога чтоб вышли, правый и левый.

– Снова ждем?

– Ждем, Боря, ждем. Как твоя диссертация, Лева?

– Помаленьку.

– Давай пиши.

– Мой профессор в Ростове, когда узнал, куда я перебираюсь, сразу успокоился. И тоже сказал: пиши. На говне и ссаках, говорит, напишешь что угодно.

– Гена, у тебя еще обоняние не отшибло? Катаешь его туда-сюда.

– Что ему сделается. Он сам благоухает. Верно, Гена?

– Да… здесь расцветешь.

– Расскажите что-нибудь, мальчики.

– Все одно и то же, Ольга Рашидовна. Читаю тут запись в истории: «Больной увидел в церкви Бога. Был назначен аминазин…»

– Надо же. Помогло?

– Не, растрясло его совсем, он паркинсоник был.

– Валя! Рога высохли?

– Высохли, смотрите. Больше переснимать не буду.

– И не надо. Теперь все видно. Кости целы.

– Так что будем делать, Ольга Рашидовна?

– Наблюдайте до утра, что еще делать. Я его к себе не возьму.

– Ольга Рашидовна, вам из реанимации звонят.

– Так. Теперь и они не возьмут. Лева! Чего ты там увидел, за окном?

– Как кладбище разрослось…

– Это жизнь продолжается. Взял бы ты его, будь человеком?

– С какой-такой радости?

– Ну не мне же брать.

– Пошли, еще посмотрим.

– Что, Ольга Рашидовна, не берут?

– Мальчики, на что он им? Просили еще раз давление смерить.

– Дядя! Просыпайся давай!

– Борис Николаевич! К вам ложить?

– Ну, сейчас! Сколько намерили?

– Сто десять на шестьдесят.

– Вот, хорошо. Капайте дальше. Закиньте его в изолятор до утра и посматривайте.

– Изолятор занят. В нем тот… Киркоров.

– Засеря-то с песнями? Тогда в пьяную комнату.

– Борис Николаевич! Скорее! Он там с каталки навернулся! Черепушка хрустнула, рог надломился! И дышит уже плохо.

– Куда ж вы глядели? Быстро верните Ольгу Рашидовну! И Анатолия Гаврилыча, чмо надутое, морально готовьте…

– Затаскают нас теперь! ЛКК будет!

– Ни хрена! У нас уже снимок есть, успели. Там все цело. Рог не совсем отломился?

– Нет, только треснул.

– Вот видите! Гена! Разворачивай его к лифту.

– А я хотел его из шланга…

– К лифту, тебе говорят! Дело жизни и смерти…

– О, «Скорая» опять!..

– Славненько. Сейчас я им в бубен нарежу за такие талоны.

© Июль 2001

Фредерик Перлз здесь и сейчас

– Как вам известно, первая помощь в ситуациях подобного рода оказывается закрытым массажем сердца, который чередуется с дыханием рот в рот…

«Здесь и сейчас», – прошептал Николаеву на ухо Блёстов, увлекавшийся философией гештальта по Фредерику Перлзу. Его не слишком интересовала общая медицина, и он уже с первого курса готовил себя в психотерапевты, а ныне, на третьем, уже свободно и, признаться, назойливо оперировал разными терминами и фамилиями шаманов.

«Важно прочувствовать здесь-и-сейчас во всей его полноте, – проповедовал Блёстов. – Только этим обретается целостное мировосприятие».