Под кодовым названием «Эдельвейс»

За столом Хейниша, который ни у кого не пропадал из поля зрения, поднялся с бокалом в руке оберет Арнольд, и это сразу привлекло общее, уже неприкрытое внимание. Равнение на центр – словно по команде. Оркестр замолк. Наступила тишина.

– Господа! – раскатисто загремел оберет. – Я предлагаю поднять бокалы в честь фюрера!

Все как один высоко подняли бокалы и рюмки.

Шеер заметил, что Хейниш позвал его взмахом руки к себе, указывая на свободный стул, оставленный майором Штюбе.

«От перемены мест слагаемых частей сумма иногда меняется», – мысленно перефразировал арифметическую аксиому Шеер, уступая свой стул майору Штюбе.

– Извините, господа, – сказал он, – господин оберштурмбаннфюрер приглашает меня к себе. Поскольку он предлагает место господина майора, я вам, герр Штюбе, предлагаю свое.

– Перемена явно в мою пользу, – довольно заметил Штюбе. – Вы будете сидеть со скучными оберстами, а я с оберчародейкой!

– Служба безопасности гарантирует…

– Уже слышали, Вилли, придумайте что-нибудь новое!

Когда Шеер подошел к столу Хейниша, все присутствующие внимательно слушали высказывание абверовского «историка» в звании обер-лейтенанта. Хейниш, чтобы не помешать, вероятно, интересному рассказу, коротким жестом предложил гауптману сесть. Издали Оберлендер выглядел молодо, вблизи оказывалось, что ему далеко за сорок. Об этом свидетельствовало все – поредевшие, зализанные назад волосы, мешки под глазами, две резкие удлиненные линии, будто глубоко вырезанные ножом, возле рта.

Очевидно, Шеер подоспел к концу его высказываний, потому что Оберлендер, разговаривавший высоким, неприятным голосом, ссылался на свои же, вероятно, ранее высказанные мысли. На Шеера он лишь коротко глянул невыразительными глазами и больше не обращал на него внимания. У него была выработана академическая манера разговаривать. И гауптману было дико слышать наукообразное обоснование массовых фашистских злодеяний, которые одевались в академическую мантию мягких формулировок и топили в научной терминологии прямые призывы к убийству, террору, грабежу и насилию.

– В доказательство только что сказанного, – чеканил, словно с университетской кафедры, политический руководитель карательного батальона «Бергманн», – сошлюсь на изданный в этом году в Лейпциге сборник исследований ведущих специалистов по вопросам Востока, который вышел под названием «Германский остфоршунг. Последствия и задачи со времен Первой мировой войны».

– Позвольте ваш бокал, герр профессор, – услужливо предложил оберет.

«Герр профессор» позволил.

– Дорогой Адольф, – наклонился к Шееру немного опьяневший, но, как и всегда, владевший собой Хейниш, – я пригласил тебя, чтобы выпить с тобой рюмочку непревзойденного греческого коньяка «Метакса»…

«Корпус Фельми – из Греции», – автоматически отметил Шеер.

– …поскольку ты успел сегодня вторым поздравить меня.

– Вторым? А кто же тот проныра, что меня опередил?

– Майер.

– А, Вилли! Тогда понятно. Ведь он получает почту. Но согласитесь, господин оберштурмбаннфюрер, я не пользовался почтой, которая сама плывет в руки. Так что…

– Так что ты все-таки претендуешь на первенство! – рассмеялся Хейниш. – Что же, достойная мужская черта… За что выпьем?

– За победу! – сказал Шеер.

«Неужели, – подумал, – это и есть обещанный сюрприз? Что-то не похоже…»

– Что ж, Адольф, фрейлейн Бергер, наверное, по тебе уже соскучилась. Не хочу быть разлучником молодых…

«Нет, это не “сюрприз”, так, минутный каприз, желание порисоваться перед друзьями “собственным”, “своим”, “домашним” ученым. Назло заносчивому “круглому оберу”…»

– Искренне благодарен вам, господин Хейниш, за ваше подлинно отцовское внимание…

– Ну-ну, не преувеличивай… Отец есть отец! Подделка никогда не пройдет! Пусть лучше нас, Адольф, породнит служение рейху…

Когда гауптман возвратился к своему столику, там уже царила пьяная неразбериха. Появился еще один неизвестный белочубый повеса, который пьяно дремал за столом, время от времени тараща бессмысленные глаза и, будто норовистый конь, дергая головой. Офицеры – все без исключения – поснимали кители и небрежно побросали их на вешалку, которую кто-то притащил из гардероба к столу. Понятное дело, шел фривольный разговор, на который пьющих толкает само присутствие дамы. Любой. А уж тем более – красивой. Человека низкого полета тянет в таких случаях на скабрезные анекдоты, где фигурируют парочка, измена. Роль «теоретика» взял на себя майор Штюбе и цинично верховодил старой, как мир, темой:

– Женщина – удивительное существо рода человеческого, извечная секс-бомба с полярными эмоциональными запалами. Бикфордов шнур к ним в руках у мужчины. А что она ценит в нем? Его агрессивные потуги и одновременно – о, диво! – бытовую беспомощность. Женщину надо хватать, крепко сгрести в объятия, сделать ей больно, но в то же время томно поскулить на свою горькую судьбу, на духовное одиночество, на житейскую беззащитность, отсутствие женской ласки и тепла, утопить ее в своем отчаянье, печали и тоске…