Под часами

- Мне это не нужно. Ты мне завтра купи билет до Терпугова.

- До Терпугова?

- Да. Я вернусь недельки через полторы. На обратной дороге все решим. Обещаю. Это закон такой -- до вылазки никогда ничего не загады-вать, слышишь?

- Слышу, Смирнов, слышу. И не кури в постели.

- А ты не боишься, что я от твоих всяких требований и условий ни на что не решусь?

- Не боюсь. Они тебе нужны. Как всякому нормальному чело-веку. Ты даже не понимаешь, как соскучился по этому...

Утром Наташа ушла на станцию и взяла билет на вечерний поезд -- до Терпугова была короткая ночь пути. Она часто брала билеты в кассе для своего начальства, и поэтому ее появление на вокзале не вызвало ни вопросов, ни удивления.

Соломон

Слава остановился на пустыре и оглянулся. Ничего не изменилось вокруг. Может быть, он казался не таким большим... но те же запахи... тон-кая прелая горечь осени...

дымка между сосен над крышами домов... бурьян в рост заборов... пусто, как всегда, и как всегда перестук электрички и от-звука эхо. Оно будто переспрашивает, а колеса все повторяют одну и ту же формулу: "тяни-тяни-тяни... тяни-и". В здании, где они учились, была обычная средняя неполная школа. В доме, где жили, - теперь "Медсанчасть". Он постоял, пока собирались к пер-вому уроку...

-- ни одного знакомого лица. Учителя все были новые -- ничего удивительного. Он послушал звонок, потом хлопнули распахнувшиеся фра-муги на солнечной стороне, и все вокруг стало тихо...

На другой стороне станции тоже все было, как прежде. Милиция вы-крашена в яркосиний цвет... добавилось палаточек вдоль дороги... новый магазин... в магазине мелькнули несколько знакомых лиц продавцов, но он решил пока не заводить разговора...

Наконец, он добрался до Советской, на которой была синагога. Два раза прошел улицу, не мог ничего понять и, наконец, остановился против пустого участка, заросшего травой. Забор висел криво на сгнивших столби-ках, кирпичные столбы ворот рассыпались грудами бурого цвета и поросли лебедой и вьюнком -- даже следов дома, стоявшего здесь, не осталось... сзади послышались шаркающие шаги. Сукин стоял, не оборачиваясь.

- Ви, молодой человек, что-то ищете, так я могу вам сказать, что ви это не найдете... - Слава обернулся на голос. Рядом стоял маленький, тол-стый человек с неожиданными кудряшками вдоль большой лысины. Он уже все сказал, а теперь шлепал мокрыми толстыми губами.

- Да?!. -- не то утвердительно, не то спрашивая, произнес Сукин.

- Я же вижу. -- Уверенно продолжил толстенький. -- Я не знаю, зачем вам синагог, потому что ви не а ид, но синагог сгорел, когда тут были непорядки...

- Непорядки? -- Невольно повторил Сукин.

- Да. Так ви не знаете... были... теперь уже можно сказать...

лучше не говорить, но можно... а чтобы не стоять, так пойдемте в дом и скажите мне, почему мне ваше лицо что-то напоминает... - Сукин внутренне улыб-нулся, напрягся и, глядя в голубые мутноватые глаза собеседника, произнес: Их вейс нит. [3]

- А за ер аф мир! -- обрадовался толстенький, - Эр редт аф идиш! [4] -и ускорил шаг.

В на другой стороне улицы чуть наискосок от того места, где они стояли, Сукин нашел все, что искал. Соломон знал все новости, потому что все происходило на его глазах. Он никого не обвинял, не называл никакие имена и не проклинал судьбу. Он просто рассказывал медленно и неот-вратимо, как течет время. Казалось, он никогда не остановится, и запасов его памяти хватит на столько лет или даже больше, сколько он уже прожил на этом свете.

- ... сожгли синагогу... избили равина, и он умер потом... может быть, и не от побоев, но, когда так истопчут душу, то она может не распрямиться, и тогда Б-г забирает к себе, чтобы разогнуть ее. А его дети чудом смогли уе-хать в Израиль... а он остался, потому что Соня болела очень, и не было время ждать...

это же случай... а теперь он уже восемь лет один... и, конечно, про детей знает только через окольные пути. Потому что они боятся ему пи-сать, чтобы не навредить, а что можно навредить человеку, который живет на семьдесят рублей пенсии и уже ничего не может бояться... даже смерти... но Б-г почему-то не забирает его к себе и к Соне.

Сукин слышал и не слышал, он просто находился внутри этого сло-весного потока и думал о своем: как удивительно судьба сдвигает обстоя-тельства его жизни, что он всегда оказывается в нужном месте в нужное время... это еще с войны осталось неразрешимым удивлением его жизни... и еще он думал о том, что в каждом крутом повороте его жизни евреи играли какую-то особую роль, и, если говорить о Б-гом избранном народе, как напи-сано в Торе, то его жизнь это подтверждает полностью, и все это совершенно необъяснимо, если отказаться от участия в нем каких-то высших сил...

- И когда они пришли ко мне, сломали забор и стали орать и размахивать топорами... они же все пьяные были... так я вынул "лимонку" и на глазах у них вытащил чеку и сказал им, что еще шаг и все -- больше они уже кричать не будут, а чтобы им не было обидно, так мы вместе ляжем в одну могилу...

- Лимонку? -- переспросил Сукин. -- Откуда у вас лимонка?