В первый же вечер, когда мы с мистером Тетерингтоном, у которого плешь стали шире, а губы менее плотоядными, пили пиво и ссали в камин в его кабинете, закинул удочку:
— Дэвидж Гулд написал нам, что ты получил большие призовые.
Я перечислил, сколько получил за каждый приз и во что вложил деньги. Для данной местности я теперь довольно таки состоятельный человек. Могу купить такое же поместье и зажить с женой и детьми без забот и хлопот.
— Будут еще две выплаты: за корвет, который оценили в двенадцать тысяч четыреста фунтов стерлингов, я получу три тысячи сто, а за корсарский бриг, оцененный в семь тысяч семьсот — две тысячи восемьсот восемьдесят семь с половиной, — добавил я, догадавшись, зачем он завел этот разговор. — К тому же, если завтра подам в отставку, то буду получать половину оклада — сто двадцать три фунта стерлингов в год.
— Дэвидж прослужил намного больше тебя, а не добился и трети того, что ты всего за два года! — воскликнул приятно удивленный Джеймс Тетерингтон. — Я заметил, что выросшие в колониях шустрее, чем те, кто вырос в метрополии.
— По вам не скажешь! — шутливо заметил я в ответ.
— Мне повезло оказаться в нужное время в нужном месте, — сказал он, после чего вернулся к нужной теме, поставив меня в известность, что Фион получит в наследство аж пятьдесят тысяч шиллингов или всего лишь две с половиной тысячи фунтов стерлингов.
— С таким приданым она не долго будет сидеть в невестах, — произнес я, не ускоряя ход событий.
Во время этого разговора мне пришло в голову, что браки по расчету работают на некрасивых девушек. Красивая и так найдет пару, а дурнушку можно спихнуть, приплатив. Всегда найдется отважный парень, который отнесется к браку, как к высокооплачиваемой работе.
Миссис Энн Тетерингтон по приезду оценила меня цепким материнским взглядом, более теплым, чем в первую нашу встречу. Муж ей наверняка пересказал наш разговор, после чего взгляд стал не просто теплым, а поощряющим, вследствие чего мне было разрешение ездить с Фион в карете по окрестностям и гулять пешком по лугам и полям, принадлежащим семейству. Траву на лугах уже скосили. Кое-где еще высились стога сена, придавленные с боков тремя-четырьмя жердями, чтобы не разметало ветром. Сено для себя перевезли на сеновалы, а оставленное на лугах было на продажу, ожидало покупателей. Пшеницу и ячмень тоже убрали. Если раньше срезали серпами только колосья, а стебли оставляли на полях, а потом осенью и зимой пасли там скот, то теперь косят под корень, обмолачивают на токах и продают солому тем, у кого не хватает денег на сено. Неубранными остались только небольшие поля, засеянные овсом. Его черед придет недели через две-три. Поля овса наводили меня на мысль, что англичане произошли от лошади, хотя их соотечественник вскоре попытается перекинуть стрелки на обезьяну.
В одну из таких прогулок по скошенному лугу мы с Фион решили отдохнуть на стоге сена. На второй день я напомнил ей в беседке, как много удовольствия может доставлять тесное общение со мной, и теперь девушка начинала быстро уставать, когда мы приближались к месту, где можно было расслабиться без свидетелей. Препятствий для нашего брака не было, поэтому Фион предлагала мне выбрать вариант развития наших отношений вплоть до самого рискованного. Как по мне, сено — не лучшее ложе. Разве что застелить его толстой плотной материей. Но когда от воздержания у тебя рвет башню, а рядом красивая молодая девушка, то на такие мелочи перестаешь обращать внимание. Мягкие губы ее словно бы растворялись в моих. Она обхватила меня за плечи двумя руками, поглаживая то левой, то правой, когда с моей помощью ее левая грудь, большая и упругая, словно бы выпрыгнула из выреза платья, и я начал целовать набухший сосок. В тот миг, когда сосок выскальзывал из моих губ, пальцы девушки сжималась. Фион уже не сопротивлялась даже для приличия, когда моя рука забиралась под подол платья, развязывала панталончики из тонкой ткани и проникала в них, приминала пушистые волосы на лобке, раздвигала теплые, повлажневшие губки. При первом прикосновении к клитору вздрагивала, а потом в такт моим движениям начинала царапать кафтан на моем плече, как это делала моя жена-валлийка с таким же именем. Черт его знает, может, ее душа переселилась в эту девушку?! Когда я ненадолго оставил Фион в покое и занялся своими панталонами, торопливо стягивая их, она замерла в ожидании. Несмотря на отсутствие опыта, девушка догадывалась, что будет дальше, и, уверен, хотела больше меня. Я не стал ее разочаровывать.
Вечером в кабинете между двумя кружками пива я сказал мистеру Тетерингтону:
— Я прошу руку вашей дочери Фион.
— Ты сделал правильный выбор! — похвалил он, встал, похлопал меня по плечу, после чего долго отливал в камин, будто терпел из последних сил, боясь этим поступком спугнуть меня.
В воскресенье в лоустофтской церкви объявили о помолке Генри Хоупа с Фион Тетерингтон. Свадьбу решили сыграть, когда закончится война.