Почтальон

– Бывай, паря, – сказал он.

– Нет, стойте, – захныкал Пашка, пытаясь отползти, слёзы катились по лицу, он размазывал их рукавом в грязные пятна, – как на духу выложил что знаю, Христом Богом молю, не убивайте, всё что скажете, делать буду. Дяденьки, пожалуйста, не надо, я отработаю.

– А ну погодь, – Фома знаком остановил подельника. – Чего ты умеешь? По окошкам лазить? Так я таких свистну, сотня прибежит. Мне твой Митрич нужен был шнифы ломать, а нет его теперь. Или он тебе свою науку передал? Молчишь?

– Не передал, – выдавил Пашка.

– Это хорошо, что не врёшь, так мы обойдёмся, нашли замену, чай хватает умельцев. Ладно, смотри, Фима, как люди за жизнь цепляются, – Фома рывком поднял Пашку за воротник, поставил на ноги. – Слышь, гимнаст, ты мне теперь жизнь должен, понимаешь?

Пашка изо всех сил закивал головой.

– Хорошо. Дёрнешься, и моргнуть не успеешь, как я из тебя нутрянку вырежу. Пошли, я за тебя слово молвлю, только ты мне как пёс верный теперь будешь, понял? Фима, смотри, если сбежит, я тебе, паразиту, всё припомню.

Митрич понял, что его дело плохо, когда вместо вечерней пайки к нему в камеру подсадили двух мусоров, которые раньше его пасли. Один, пожилой, не говоря ни слова скинул вещи Митрича с нар на пол, улёгся на одеяло и закрыл глаза, а второй, едва переступив порог, заехал Сомову в челюсть. Неумело заехал, вскользь, только губу раскровил.

– Ты что творишь, гражданин начальник? – бандит сплюнул кровь, но тут же спохватился, не должен был он их узнавать.

– Гляди, признал, – Юткевич потянулся. – Как думаешь, сам он нам всё выложит, или руку вторую сломаем, а, Саня?

– Ты поосторожнее, начальник, с допросами, – Митрич залез на верхнюю лежанку, – мы свои права знаем, пока пролетарский суд не решит, что виновен я, считай, до тех пор честный человек и гражданин РСФСР. Ежели допросить меня хотите, делайте всё по закону, чтобы, значитца, никаких сомнений не возникало, мне скрывать нечего, да, воровал, но не от хорошей жизни, мальчонку содержу, сирота он, ест много, одёжа нужна и обувка.

– Значит, добрые дела творишь? – спросил Юткевич. – Вроде как благодетельством занимаешься?

– Как есть, – подтвердил Сомов, – обстоятельства заставили, так на суде и скажу, не сумлевайтесь. А бить меня, гражданин начальник, не надо, лучше спросите, может, по-доброму отвечу. Вы вон сколько времени за мной шлялись, знаете, нет на мне плохих дел, только в этот раз бес попутал, дружки старые потянули на прыг-скок, так я только шниф чистил, а что они там делали окромя, за это я не в ответе.

– Ты, сволочь, понимаешь, что милиционера убил? – разозлился Прохоров, – У него семья, дети малые, а ты его как свинью зарезал. Да тебя расстрелять надо, гниду, по кускам резать, и то мало будет.

– Не спеши, – старший агент попридержал младшего, – ты помнишь, что от него надо получить? Эти грешки уже известны, а вот старые – он нам про них поведает, да, Дмитрий? Как на духу расскажешь, потому что больше я товарища своего сдерживать не буду, а он человек простой, рабочий, политесам не обучен, зато таких, как ты, давить смыслом жизни считает. Так что ты до утра подумай, ночью-то мысли правильные в голову приходят, а как проснёшься, всё нам и выложишь, про контрабанду да как красноармейцев под нож подставлял, и не вздумай утаить, а то умолять будешь, чтобы тебя к монастырю поставили. Сеня, ложись, отдыхай, считай, мы тут в отпуске. Ты ведь в Ленинграде жил, расскажи, как там, в столице, что в театрах смотрят и в синематографе нового.

Пока не стемнело, агенты перебрасывались ничего не значащими фразами, с перерывом на ужин, и под это дело Митрич задремал, спать он старался чутко, вполглаза, но к полуночи его сморило окончательно. Проснулся Сомов от того, что какой-то предмет ткнулся ему в ладонь, инстинктивно он его сжал, и только тут понял, что в камере кто-то кричит. Он открыл глаза, пригляделся в тусклом свете лампочки – пальцы обхватывали рукоять ножа. Внизу Юткевич, весь в крови, колотил в дверь.

– На помощь, – орал он, – убивают.

Митрич перевёл взгляд на пол, там лежал Прохоров с перерезанным горлом, возле трупа натекла приличная лужа крови. Юткевич обернулся, стал виден порез на его груди, агент угро приложил палец к губам, усмехнулся и опять заколотил в дверь. Сомов, поначалу ошарашенный, кое-как собрался, спрыгнул на пол, терять ему было особо нечего, где один жмур, там и два, но тут дверь в камеру распахнулась, и внутрь вбежали сотрудники милиции.

Глава 10

Травина взяли в понедельник утром, прямо на работе, два милиционера вежливо, но настойчиво предложили надеть пальто и пройти с ними, руки вязать не стали. Вывели на улицу под встревоженными взглядами сотрудников почтамта, свернули к мосту Красной Армии, пересекли реку Великую, следя, чтобы задержанный не бросился в воду и не утоп, избежав советского правосудия, и завели Сергея в здание Псковского адмотдела НКВД со стороны Конной улицы.