Почему РФ - не Россия

желали с ними сотрудничать. Персонал их не только не был разогнан, но всеми

средствами, в т.ч. и под угрозой расстрела, его пытались заставить работать

по-прежнему. В конце-концов им это в некоторой степени удалось, и ведомства

продолжали функционировать за счет присутствия там значительной части прежнего

состава. Материалы переписи служащих Москвы 1918 г. свидетельствуют о наличии в

большинстве учреждений не менее 10–15% бывших чиновников, в ряде ведомств их

доля повышается до трети, а в некоторых учреждениях они абсолютно преобладали

(например, в Наркомате путей сообщения 83,4%, Наркомфине — 94%), в ВСНХ бывшие

чиновники составляли в 1919 г. 62,7%, 1920 — 54,4%, 1921 — 48,5%. Так что

практические задачи государственного выживания до известной степени

препятствовали полной реализации теоретических посылок, поскольку требовали

наличия хотя бы минимального числа отвечающих своему прямому назначению

специалистов, и до самого конца 20-х годов советская власть была ещё вынуждена

мириться с преобладанием в государственном аппарате старой интеллигенции, в том

числе и некоторого числа представителей служилого сословия. Особенно это

касалось наиболее квалифицированных кадров и в первую очередь науки и

профессорско-преподавательского состава вузов (практически целиком

принадлежавшего до революции к ранговому чиновничеству).

В 1929 г., когда власти намеревались перейти к радикальным изменениям в составе

интеллектуального слоя, была проведена перепись служащих и специалистов страны,

охватившая 825 086 чел. по состоянию на 1 октября. Ею был учтен и такой фактор,

как служба в старом государственном аппарате, причем выяснилось, что доля таких

лиц довольно высока. процент служивших в старом государственном аппарате сильно

разнится по ведомствам от 2% до более трети, причем наибольшее количество таких

лиц служило в наркоматах всех уровней, особенно Наркомпочтеле (40,4% всех его

служащих), Наркомфине (21,6%), и Наркомземе (15,2%), а также в Госбанке, в

Госплане доля их составляла 13,6%. Всего перепись насчитала служивших в старом

аппарате 74 400 чел. (из коих следует вычесть 4 389 лиц, принадлежавших в

прошлом к обслуживающему персоналу и не входивших в состав чиновничества), в

т.ч. 5 574 чел. относились к высшему персоналу. Они составили 9% всех советских

служащих. Здесь надо учесть, что, во-первых, старый государственный аппарат был

сам по себе в несколько раз меньше, во-вторых, за 12 послереволюционных лет не

менее половины его персонала должна была естественным путем уйти в отставку по

возрасту, и в-третьих, он понес огромные потери в годы гражданской войны от

террора и эмиграции. Приняв во внимание эти обстоятельства, можно сделать вывод,

что подавляющее большинство чиновников, оставшихся в России и уцелевших от

репрессий, в то время все ещё служило в советском аппарате.

В конце 20-х годов, когда положение советской власти окончательно упрочилось,

она перешла к политике решительного вытеснения представителей старого

образованного слоя из сферы умственного труда, что отразилось в первую очередь

на тех из них, кто служил в дореволюционном государственном аппарате. 1928–1932

гг. ознаменованы, как известно, политическими процессами над специалистами,

массовыми репрессиями и повсеместной травлей «спецов» во всех сферах (в т.ч. и

военной, именно тогда по делу «Весны» было уничтожено абсолютное большинство

служивших большевикам кадровых офицеров). Известная «чистка» аппарата

государственных органов, кооперативных и общественных организаций, начатая в

1929 г., способствовала удалению абсолютного большинства представителей старого

служилого сословия из этих учреждений, затронув и научные, откуда также было

уволено немало нежелательных для властей лиц. Характерно, что списки таких лиц,

объявлявшиеся для всеобщего сведения, включали в подавляющем большинстве именно

бывших чиновников и офицеров. В результате этих мер к середине 30-х годов с

остатками дореволюционного служилого слоя, остававшимися ещё в СССР, было

практически полностью покончено. Отдельные его представители, ещё остававшиеся в

живых и даже, как исключение, на советской службе, не представляли собой ни

социального слоя, ни даже особой группы, так что о каком-либо участии старого

служилого сословия в формировании советского истэблишмента, сложившегося как раз

в конце 20-х — 30-е годы, говорить не приходится.

Процесс истребления и распыления российского служилого сословия (офицеров и

чиновников) сопровождался таким же процессом уничтожения всего социального слоя,

служившего «питательной средой» — наиболее обычным поставщиком кадров для него.

Сколько-нибудь полные подсчеты потерь численности входящих в этот слой

социальных групп не производилось, но исследование, например, родословных

росписей нескольких десятков дворянских родов показывает, что численность

первого послереволюционного поколения (даже с учетом того, что к нему причислены

и лица, родившиеся, но не достигшие совершеннолетия до 1917 г., т.е в 1900-х

годах) составляет в среднем не более 30–40% последнего дореволюционного. Среди