Почему РФ - не Россия

которой люди подлежали уничтожению по самому факту принадлежности к определенным

социальным слоям, кроме тех их представителей, кто «докажет делом» преданность

советской власти. Именно эта черта, которая (с тех пор, как стало возможным об

этом говорить) всячески затушевывалась представителями советско-коммунистической

пропаганды и их последователями, которые стремились «растворить» эти

специфические социальные устремления большевиков в общей массе «жестокостей»

Гражданской войны и, смешивая совершенно разные понятия, стремились приравнять

«красный» и «белый» террор. При этом зачастую под «белым террором» понимается

любое сопротивление захвату власти большевиками, и «белый террор», таким

образом, представляют причиной красного («не сопротивлялись бы — не пришлось бы

расстреливать»). Гражданские, как и всякие «нерегулярные» войны, действительно

обычно отличаются относительно более жестоким характером. Такие действия, как

расстрелы пленных, бессудные расправы с политическими противниками, взятие

заложников и т.д., бывают в большей или меньшей степени характерны для всех

воюющих сторон. В российской Гражданской войне белым тоже случалось это делать,

в особенности отдельным лицам, мстящим за вырезанные семьи и т.п. Однако суть

дела состоит в том, что красная установка подразумевала по возможности полную

ликвидацию «вредных» сословий и групп населения, а белая — ликвидацию носителей

такой установки.

Принципиальное различие этих позиций вытекает из столь же принципиальной разницы

целей борьбы: «мировая революция» против «Единой и Неделимой России», идея

классовой борьбы против идеи национального единства в борьбе с внешним врагом.

Если первое по необходимости предполагает и требует истребления сотен тысяч,

если не миллионов людей (самых разных убеждений), то второе — лишь ликвидации

функционеров проповедующей это конкретной партии. Отсюда и не сравнимые между

собой масштабы репрессий. Любопытно, что ревнителей большевистской доктрины

никогда не смущала очевидная абсурдность задач «белого террора» с точки зрения

их же собственной трактовки событий как борьбы «рабочих и крестьян» против

«буржуазии и помещиков». «Буржуазию», как довольно малочисленный слой общества,

физически истребить в принципе возможно, однако ей самой сделать то же самое с

«рабочими и крестьянами» не только не возможно, но и — с точки зрения её

«классовых» интересов — просто нет никакого резона (трудно представить себе

фабриканта, мечтающего перебить своих рабочих).

Таким образом, «красный террор» представлял собой широкомасштабную кампанию

репрессий большевиков, строившуюся по социальному признаку и направленную против

тех сословий и социальных групп, которые они считали препятствием к достижению

целей своей партии. Именно в этом состоял смысл «красного террора» с точки

зрения его организаторов. Фактически речь шла об уничтожении культурного слоя

страны. Ленин говорил: «Возьмите всю интеллигенцию. Она жила буржуазной жизнью,

она привыкла к известным удобствам. Поскольку она колебалась в сторону

чехословаков, нашим лозунгом была беспощадная борьба — террор». Один из высших

руководителей ВЧК М. Лацис, давая инструкции местным органам, писал: «Не ищите в

деле обвинительных улик о том, восстал ли он против Совета оружием или словом.

Первым долгом вы должны его спросить, к какому классу он принадлежит, какого он

происхождения, какое у него образование и какова его профессия. Вот эти вопросы

должны решить судьбу обвиняемого. В этом смысл и суть Красного террора».

Конечно, в реальности, поскольку политика большевиков вызвала недовольство самых

широких слоев общества и прежде всего крестьянства, в абсолютном исчислении

большая часть жертв террора приходится как раз на рабочих и крестьян — это

преимущественно убитые после подавления многочисленных восстаний (в одном

Ижевске было уничтожено 7 983 чел. членов семей восставших рабочих). Среди

примерно 1,7–1,8 млн. всех расстрелянных большевиками в эти годы (именно такие

цифры получили широкое хождение в эмигрантской печати, хотя иногда приводят и

значительно большие) на лиц, принадлежащих к образованным слоям, приходится лишь

22% (порядка 440 тысяч). Такая ситуация является характерной для всяких

широкомасштабных репрессий (например, во время Французской революции XVIII в.

дворяне составили лишь 8–9% всех жертв революционного террора). Но в процентном

отношении (по отношению к собственной численности) наибольшие потери понесли

именно образованные слои.

Следует признать, что политика «красного террора» продемонстрировала свою

исключительную эффективность, и с точки зрения интересов большевистской партии

была не только полностью оправданной, но и единственно возможной. Не оставляя

представителям образованных слоев (практически поголовно зачисленным в

«буржуазию») иной возможности спастись, кроме как активно поддержав «дело

революции», она сделала возможным и службу большевикам кадровых офицеров, и

массовую вербовку в «сексоты», и взаимное «на опережение» доносительство

культурной элиты, и т.д. Как заметил по этому поводу Троцкий: «Террор как