Почему РФ - не Россия

порождают соблазн перенести эту ситуацию и в прошлое, придать ей «естественное»

оправдание как явлению «онтологическому». Тогда и выхватываются из истории

отдельные «правильные» события и возводятся в ранг «судьбоносных», в то время,

как сколь угодно большое число однопорядковых им «неправильных» игнорируется.

Кроме того, людям, посвятившим себя служению определенной идее, обычно

свойственно придавать преимущественное значение «слову», а не «делу», а также

принимать первое за второе. Были ли, скажем, во второй половине XIX в. в России

основания подозревать Европу во враждебности? Были, потому что европейская

пресса того времени была полна антироссийскими статьями, а общественное мнение

относилось к России более чем прохладно. Но если посмотреть на суть претензий к

Европе того же Данилевского, видно, что справедливы они именно в отношении

общественного мнения (обвинения России в том, что она есть «завоевательное

государство», «гасительница свободы», «противница прогресса» и т.п.), но никак

не в отношении реальной политики европейских государств. Подобное отношение

существовало и за сотню лет до того, но европейские правительства им никогда (до

20-х годов XX в. во всяком случае) не руководствовались. Причем «общественное

мнение» в разных европейских странах было примерно одинаково (между прочим,

точно такое же с 60-х годов XIX в. существовало и в самой России), что не мешало

одним из них дружить с Россией против других в зависимости от реальных

интересов. Это и неудивительно, учитывая, что в то время те, кто определял

политику государств и те, кто создавал общественное мнение, были людьми

совершенно разными. Так что «фобии» к реальной истории и политике имели весьма

отдаленное отношение.

Любопытно, что сознательное политическое противопоставление России «Европе» в

публицистике как система фактически начинается в XIX веке, то есть кар раз

тогда, когда она максимально «европеизировалась», и основано на различиях в

характере власти. Собственно, до самого конца XVIII века противопоставление

европейской «демократии» русскому «деспотизму» было бы бессмысленным, поскольку

«эра демократии» начинается в лучшем случае с французской и американской

революций, да и после этого та же Франция несколько десятилетий жила в условиях

авторитарных бонапартистских режимов, а в большинстве европейских стран

сохранялись традиционные монархические режимы. В этих условиях

противопоставляемая России «Европа» фактически сводится к Англии (где

монархический режим претерпел качественную трансформацию во второй половине XVII

века) и Голландии, и если кто в Европе и стоял особняком и мог считаться

«отщепенцами», так именно эти страны.

Разумеется, с третьего десятилетия XX в. «общественное мнение» (а правильнее

будет сказать — те, кто его создает) в результате «восстания масс» получило

гораздо большие возможности влиять на государственную политику, да и ряды тех,

кто её определяет, в огромной мере пополнились теми, кто ранее создавал

«общественное мнение». Однако и до настоящего времени заметно, что «мнение» и

политика вещи все-таки разные. Но и сейчас «православно-патриотические круги»,

судя по себе, часто путаются относительно истинных мотивов тех или иных действий

западных стран. Весьма наивно, в частности, предполагать, что, допустим,

отношение тех к сербам во время распада Югославии и косовских событий вызвано

ненавистью к их православности. Очевидно же, что к православности греков, давно

состоящих в НАТО или болгар и румын, туда стремящихся (а равно самостийных

украинцев), никаких претензий нет. В данном случае дело не в религии, а в

политике — желании или нежелании принять определенные правила поведения.

Между прочим, и когда говорят о враждебности современных европейских кругов к

русскому православию, речь на самом деле идет не о вражде к нему «европейских

религий» — католичества или протестантизма. Это проявление не отношения к

православию инославных конфессий, а отношения секулярных европейских кругов к

религии как таковой — к тенденциям возрождения её претензий на политическую роль

в обществе, каковые просматриваются в России, но не просматриваются на Западе.

Нет ни малейшего сомнения, что если бы подобные поползновения вдруг обнаружила

бы в самой Европе католическая церковь или протестантские фундаменталисты,

реакция была бы несравненно более острой. Любопытно, что в иных случаях

«антизападнический» настрой, поддерживаемый избыточной риторикой православных

кругов против инославия, оборачивается против самого православия. Если до сих

пор обычным было третирование христианства частью «патриотических» кругов как

навязанной нам «жидовской веры» (с соответствующими симпатиями к славянскому

язычеству), то в последнее время приходилось даже слышать утверждения, что

христианство есть чуждая «западная вера» и было навязано Руси... франкскими

крестоносцами во главе с ... Александром Невским (он же Александр Македонский),

причем цинизм завоевателей простерся до таких пределов, что ими был навязан

побежденной стороне герб в виде западноевропейского рыцаря, попирающего «нашего