Почему РФ - не Россия

коммунизм признается учением чуждым и по замыслу антироссийским, которое,

однако, «пережитое» Россией и внутренне ею переработанное, ныне превратилось в

истинно русское учение, — т.е. в этом случае «извращение» приписывается прямо

противоположным силам и носит положительный характер. Но в любом случае именно

коммунизм объявлялся «русской идеологией». Такое понимание роли коммунизма в

российской истории логически требовало объявление носителем его (до появления

компартии) православной церкви, а очевидное противоречие, заключающееся в хорошо

известном отношении к последней советского режима, списывалось на «ошибки»,

совершенные благодаря проискам враждебных сил. Поскольку же к настоящему времени

ошибки преодолены, а происки разоблачены, ничто не мешает православным быть

коммунистами, а коммунистам — православными. Вследствие чего противоестественное

словосочетание «православный коммунист» стало вполне привычным.

Тезис о патриотизме коммунистов, по сути своей ещё более смехотворный, чем

утверждение об органичности для России их идеологии, не являлся, в отличие от

последнего, новшеством в идеологической практике коммунистов. Из всех основных

положений «постсоветской» национал-большевистской доктрины он самый старый и

занял в ней центральное место ещё с середины 30-х годов, т.е. тогда, когда стало

очевидным, что строить социализм «в отдельно взятой стране» придется ещё

довольно долго. На уровне низовой пропаганды для отдельных слоев он, впрочем,

существовал всегда — ещё Троцкий считал полезным, чтобы рядовой красноармеец с

неизжитой старой психологией, воюя за дело Интернационала, считал при этом, что

он воюет за Россию против «интервентов и их наемников», те же мотивы

использовались для привлечения на службу большевикам старого офицерства. Но

тогда он не имел существенного значения, ибо антинациональный характер

большевистской власти был вполне очевиден, и до тех пор, пока надежды на мировую

революцию не рухнули, совершенно откровенно декларировался самими большевиками,

делавшими ставку на совсем другие идеалы и лозунги. Да и слишком нелепо было бы

партии, не только занимавшей открыто антинациональную и антигосударственную

позицию в ходе всех войн с внешним врагом (как во время русско-японской, так и

Первой мировой), не только призывавшей к поражению России в войне, но и ведшей

практическую работу по разложению русской армии и совершившей переворот на

деньги германского генштаба, партии, краеугольным камнем идеологии которой было

отрицание патриотизма, вдруг громко заявить о приверженности

национально-государственным интересам России. Это стало возможно только тогда,

когда, с одной стороны, прошло достаточно времени, чтобы острота впечатлений от

поведения большевиков в этом вопросе несколько стерлась, а с другой, — возникли

объективные обстоятельства (очевидность невозможности устроения в ближайшее

время «земшарной республики Советов»), настоятельно требующие обращения именно к

патриотизму. За несколько десятилетий компартия, обеспечив невежество

подавляющего большинства населения в области собственной истории, сумела

обеспечить и положение, при котором очевидные факты антипатриотической

деятельности большевиков не стали достоянием массового сознания. Более того,

выдвинув на потребу идеологии «пролетарского интернационализма» идею так

называемого «советского патриотизма», она успешно извратила само понятие

патриотизма.

Когда после 1991 г. откровенные коммунисты оказались в оппозиции, «державность»

стала главным компонентом их доктрины, поскольку слово это в условиях распада

страны звучало чрезвычайно притягательно. Между тем «державность» эта была

специфическая — того самого рода, как она всегда и понималась большевиками — не

Отечество само по себе, но «социалистическое отечество», то есть такое

отечество, в котором они, коммунисты, стоят у власти. В этом случае можно

говорить о национально-государственных интересах, защите территориальной

целостности, величии державы и т.п. Во всяком ином — всего этого как бы и не

существует, пока власть не у них — нет и подлинного отечества. Поэтому и в 90-х

годах коммунисты точно так же поддерживали чеченских сепаратистов ради свержения

Ельцина (при начале операции, с целью её предотвратить, депутаты Думы от КПРФ

сидели в бункере у Дудаева вместе с крайними «правозащитниками» типа С.

Ковалева), как когда-то содействовали поражению в войне с внешним врагом

«царизма». Весьма характерно, что Зюганов не только не открещивается от Ленина

(заведомого врага традиционной российской государственности), но именно его

объявлял поборником «державности» (то есть речь шла именно о той «державности»,

о которой говорилось выше). Еще за несколько лет до 1991 г., когда советская

система все больше стала обнаруживать свою несостоятельность, некоторая

(наиболее «продвинутая») часть её апологетов пыталась «примазаться» к

уничтоженной их предшественниками исторической российской государственности и

утверждать, что Советская Россия — это тоже Россия, только под красным флагом, а

большевистский переворот — явление такого же порядка, что перевороты Елизаветы