Почему РФ - не Россия

демократии, даст новые силы правым — авторитарно-националистическим и

неофашистским силам. Новый приступ ленинофобии у правящих реформаторов может

стать сигналом к мощной кампании по ликвидации советских идеологических

реликвий». Явлинский упрекался в том, что упустил возможность союза с КПРФ в

1993–1994 г., в результате чего «могла появиться способная прийти к власти левая

сила, которая была бы истинным гарантом демократии и стабильности».

На новом этапе та же линия продолжилась и даже приобрела ещё большую

актуальность с приходом к власти Путина. Виднейший идеолог этого направления

летом 2000 г. писал: «Я не верю, что победа КПРФ привела бы к ликвидации

демократических завоеваний. Наоборот, она окончательно закрепила бы эти

завоевания и сделала бы невозможным никакую новую «путинщину». Надо принять

перспективу победы КПРФ, с которой должен смириться любой человек, если ему

дороги демократические свободы». А вскоре редакция «Общей газеты» (основного

органа этого направления) направила Зюганову письмо, в котором говорилось: «Мы

убеждены, что нагнетаемый страх перед КПРФ и угрозой «реставрации коммунизма»

сыграл роковую роль для российской демократии, способствовав созданию и

укреплению авторитарного режима, приобретающего сейчас все более жесткие и

опасные формы. Сейчас и перед коммунистами, и перед демократами встала угроза

окончательной консолидации авторитарного режима, в котором не будет места ни

тем, ни другим». Этот подход оставался генеральной линией «демократической

оппозиции» и все последующие годы. Ходорковский, финансировавший КПРФ и

потерпевший от путинского режима, и из узилища продолжал призывать к союзу с

коммунистами против Путина.

Примечательно, что линия на союз с коммунистами проводилась даже несмотря на то,

что сама КПРФ жестко критиковалась этой средой за отход от «истинного

ленинизма», «националистический уклон», забвение интернационализма («Хочется

спросить г-на Зюганова, зачем компартия рвет с братством трудящихся всех стран,

с Марксом и Лениным?»). То есть даже такие «испорченные» коммунисты все равно

почитались меньшим злом, чем власть, обнаружившая даже минимальный

«государственнический» инстинкт. Эти упреки демократов компартии с позиций

«святее папы», пожалуй, наиболее наглядно демонстрировали общность их базовой

идеологии. Только коммунисты оказались способны кое-чему учиться на уроках

истории и прекрасно отдавали себе отчет в том, что только мимикрия под

патриотизм держит их на плаву. А демократические «двоечники» все вели разговоры

о «левой перспективе», надеясь соблазнить коммунистов социал-демократией.

Естественно, что к проблеме практического сохранения советского наследия эти

круги подходили с тех же позиций, что и КПРФ, но, пожалуй, играли в этом деле

более существенную роль, чем она, так как имели большее влияние во властных

сферах. Эта среда весьма остро реагировала на планы ликвидации мавзолея,

возвращение имени Санкт-Петербургу, частичный вывод из обращения слова

«товарищ», редкие случаи (в том числе и в сопредельных странах) сноса памятников

деятелям большевизма (что трактовалось как недопустимый «вандализм»). Крайне

враждебное отношение вызвало у неё, конечно, и введение «Дня народного единства»

вместо 7 ноября: в газетах (причем, что характерно, даже в правительственных)

печатались подборки «мнений читателей» с осуждением этой акции и затем ежегодно

с удовлетворением отмечалось, сколь малое число опрошенных признает этот день и

сколь большое остается верно дню революции. Поскольку после 1991 г. значимые в

общенациональном масштабе СМИ придерживались именно такой линии, а власти свои

шаги типа замены 7 ноября на 4-е никак, стесняясь их, никак не рекламировали, не

приходится удивляться, что они не были популярны. Вообще в результате того, что

«державность» все эти годы считалась дурным тоном, а советские ценности,

напротив, консервировались и властью, и той средой, о которой шла речь выше,

население оказалось воспитанным в духе как бы «скромного социализма»: если до

60% и более при опросах ностальгировали по доперестроечным временам и в той или

иной степени одобряли революцию и советский режим, то «великодержавно» настроена

была только треть.

Хотя публицистика коммунистов и левых демократов была полна инвективами по

адресу вроде бы заправляющих делами в стране каких-то «правых радикалов»,

«ультралибералов», «радикальных антикоммунистов» и т.п., никаких вообще правых

на политической сцене ни при Ельцине, ни при Путине вовсе не было. Ни среди

людей власти, ни среди сколько-нибудь влиятельных идеологов и деятелей СМИ, ни

даже среди «крупных капиталистов» не было ни одного человека, действительно

придерживавшегося последовательно правых взглядов, а тем более антикоммуниста.

Этих «правых либералов», многим мерещившихся как кошмар, никогда не

существовало. Те, кто был у нас известен как «демократы» все были в той или иной

степени левыми. В качестве «правых» выступали: Гайдар, из неприязни к ЛДПР

готовый бросится в объятия коммунистов, «олигархи», требовавшие от Ельцина