соотечественников, которым в свое время повезло избегнуть чекистской пули.
Наличие этого праха за границей по крайней мере с эры «сталинского ампира»
всегда доставляло крайнее неудобство советской власти: человеку, заслуги
которого не могли не быть признаваемы и в СССР, полагалось быть «с нами» и
покоиться если не у Кремлевской стены, то на Новодевичьем — иначе у публики
могли возникнуть нехорошие вопросы о безоблачности отношений покойного со
строителями коммунизма (а чего это он, такой хороший, оказался где-нибудь во
Франции?). И вот, кого не могли в свое время заманить назад живьем, стали
возвращать в гробах. Эти невольные «возвращенцы» призваны были демонстрировать
одновременно как «правоту» (для тех, кто не знал об их отношении к большевизму),
так и «милосердие» (для тех, кто знал) советской власти. Этот процесс тоже
развивался «по восходящей»: начали с политически более «невинных» деятелей науки
и культуры, после чего очередь дошла до бывших «сатрапов царского режима», а
теперь и до активных борцов с большевизмом. Из Бельгии был привезен прах
«оказавшегося после революции на чужбине» генерала Батюшина, которого как
военного разведчика посчитало «своим» и решило приватизировать ГРУ (хотя
последнее ведомство имеет к русской военной разведке такое же отношение, как
Красная Армия — к русской, то есть, мягко говоря, «антагонистическое»). О том,
что генерал, прежде чем «оказаться» за границей, воевал против большевиков (в
составе Крымско-Азовской Добровольческой армии и ВСЮР) сказано, естественно, не
было ни слова. Флот решил не отстать и привез из Франции на корабле с красными
звездами тело морского министра адмирала Григоровича, встреченного в
Новороссийске советским гимном. Любопытно, что одна из публикаций особо отмечала
тактичность начальника протокола Санкт-Петербурга, которому даже пришлось
несколько отступить от традиции: гроб несли, как положено, шесть капитанов 2-го
ранга, но без фуражек — он «не мог допустить, чтобы гроб с прахом адмирала несли
люди с красными звездами на фуражках». Эта небольшая деталь на самом деле
высветила суть происходящего, пожалуй, лучше всего. Дело в том, что в подобной
тактичности, вообще-то не должно было возникнуть никакой необходимости:
звезды-то на морских фуражках уже несколько лет как официально были заменены на
подобие символа вооруженных сил; только вот большинство старших офицеров,
начиная с командующих флотами, демонстрируя свои идейно-политические
предпочтения, это игнорировали, продолжая носить краснозвездные.
Но этим двум деятелям ещё повезло: их похоронили без особого идеологического
«употребления» (кроме самого факта «возвращения»). А вот над людьми, доставившим
советской власти больше неприятностей, решили поиздеваться по полной программе.
Когда в Донском монастыре погребали останки Антона Деникина и Ивана Ильина, то
эти непримиримые антикоммунисты и борцы с советским режимом, оказались
участниками... «Акции национального примирения и согласия» (именно так
именовалось мероприятие, 4-м пунктом программы которого значилось захоронение).
Тогда многим показалось странным, что славословившие Деникина и Ильина полпред
президента Полтавченко и мэр Лужков были именно теми самыми людьми, которые
незадолго до того выступали с инициативой восстановить памятник Дзержинскому, и
обращалось внимание на несуразности в символике, но исходя из задач
организаторов церемонии никакой несуразности допущено как раз не было:
«примиряться»-то предлагалось с наследием советской власти и «соглашаться» — с
властью её продолжателей. Впрочем, то, что «возвращение праха» изначально
планировалось как идеологическая акция, призванная занять свое определенное
место среди прочих, особенно и не скрывалось (накануне комментарии на
государственном канале сводились в общем к тому, что «фигура была выбрана
правильно»). Но «акцию» все-таки требовалось чем-то уравновесить («мы прощаем
лучших из белых, но — не подумайте лишнего — помним о своих корнях») и на
следующий день был показан «Чапаев», и вскоре на экран был выпущен представитель
«красной оппозиции» протестовавший против начавшихся было разговоров о
ликвидации Мавзолея.
Существо путинской власти наглядно проявлялось и в её отношении к коммунистам:
если относительно так называемых «правых» она высказывалась откровенно
враждебно, ЛДПР старалась игнорировать, иногда давая понять, что терпит, но «это
несерьезно», то КПРФ неизменно пользовалась молчаливым уважением, даже в случае
резких её выходок реакция власти была максимально мягкой, в духе «товарищи
заблуждаются», «товарищи недопоняли», «достойно сожаления». Власти как бы
испытывают перед ними комплекс вины и неполноценности. Продолжая СССР, но
вынужденные «поступиться принципами», они чувствуют себя ренегатами и
узурпаторами (что совершенно правильно: в рамках одной и той же
государственности, носившей к тому же чисто идеократический характер, законными
хозяевами являются те, кто принципами не поступался, а их отодвинули в
оппозицию, неловко в общем-то). Вообще «борьба» между коммунистами и властью —