Почему не Эванс?

Купе оказалось первого класса, и в уголке, лицом вперед по ходу поезда, сидела темноволосая девушка, курившая сигарету, одетая в красную юбку, короткий зеленый жакет и ярко-синий берет, и, невзирая на определенное сходство с обезьянкой уличного шарманщика (длинные и полные печали глаза девушки дополняли пухлые губы), ей нельзя было отказать в привлекательности.

Разразившись извинениями, Бобби вдруг умолк.

– Да это же ты, Фрэнки! – воскликнул он. – Я тебя целый век не видел.

– Ну и я тебя тоже. Садись, поговорим.

Бобби ухмыльнулся:

– У меня билет неправильного цвета.

– Это ничего не значит, – любезно настояла Фрэнки. – Я заплачу за тебя разницу.

– Моя мужская гордость протестует против такой мысли, – возразил Бобби. – Разве я могу позволить леди платить за меня?

– Кажется, в нынешние дни только это нам и остается, – сказала Фрэнки.

– Я сам заплачу за себя, – героическим тоном провозгласил Бобби, заметив появившуюся в двери коридора фигуру в синей униформе.

– Оставь, я все улажу, – ответила Фрэнки.

Она приветливо улыбнулась контролеру, прикоснувшемуся к фуражке, принимая от нее белый картонный билет, и прокомпостировавшему его.

– Мистер Джонс зашел ко мне в купе, чтобы немного поговорить, – пояснила она. – Надеюсь, в этом нет преступления?

– Все в порядке, леди. Полагаю, джентльмен не слишком долго пробудет здесь. – Он тактично кашлянул. – Я пойду с очередным обходом только после Бристоля.

– Чего только нельзя добиться с помощью улыбки, – сказал Бобби, когда железнодорожный служащий покинул купе.

Леди Фрэнсис Дервент покачала головой:

– Не уверена в том, что дело в улыбке. Скорее всего, сказывается действие привычки отца раздавать всем чаевые по пять шиллингов во время путешествий.

– А я думал, что ты навсегда покинула Уэльс, Фрэнки.

Фрэнсис вздохнула:

– Дорогой мой, ты знаешь, в чем дело. Знаешь, какими замшелыми пнями могут быть родители. Учитывая это и состояние удобств… Притом ведь и делать нечего, и встречаться тоже не с кем – люди просто перестали отдыхать за городом! Они говорят, что вынуждены экономить и не могут позволить себе таких трат. И что, по-твоему, остается девушке делать в подобном случае?

Бобби печально покачал головой, соглашаясь с проблемой.

– Однако после вчерашней вечеринки, – продолжила Фрэнки, – я решила, что в родном доме будет не хуже.

– И чем она тебе не понравилась?

– Ничем не понравилась. Была в точности такой же, как любая другая вечеринка, если не сказать хуже. Она должна была начаться в «Савое» в полдевятого. Некоторые из наших прикатили в четверть десятого, и пришлось общаться с другими людьми, но к десяти мы разобрались по компаниям. Потом был ужин, а после мы поехали в «Марионетку» – по слухам, там ждали рейд полиции, но ничего не произошло, а была все та же тоска, и мы выпили немного, а потом отправились в «Арену», и там оказалось еще хуже, а потом перебрались в кофейню, а потом в закусочную, в которой подают жареную рыбу, а потом решили позавтракать у дядюшки Анджелы и посмотреть, возмутится ли он, но он не возмутился, а только скучал, и мы как бы разбежались по домам. Честно говоря, Бобби, в этом нет ничего хорошего.

– Да уж, – ответил Бобби, подавляя укол зависти. Даже в самых отважных своих мечтах он не воспарял до членства в «Марионетке» или «Арене».

Его знакомство с Фрэнки носило несколько странный характер.

В детстве он и его братья играли с детьми из Замка. Теперь, когда все они уже выросли, жизнь редко сталкивала их друг с другом. Но когда это случалось, они по-прежнему обращались друг к другу по именам. В тех редких случаях, когда Фрэнки бывала дома, Бобби и его братья приходили в Замок, чтобы поиграть в теннис.

Однако Фрэнки и обоих ее братьев в дом викария не приглашали. По обоюдному дипломатичному согласию считалось, что такой визит не будет им интересен. С другой стороны, при игре в теннис всегда были нужны партнеры мужского пола. Так что, невзирая на христианскую общность, во взаимоотношениях присутствовал момент неловкости. Дервенты, быть может, обнаруживали на самую чуточку больше дружелюбия, чем требовалось для того, чтобы показать, что между ними и соседями «нет никакой разницы». Джонсы, со своей стороны, придерживались официальной нотки, не собираясь претендовать на более близкие отношения, чем это предполагалось. Таким образом, у обоих семейств не было теперь ничего общего, кроме немногих детских воспоминаний.

Тем не менее Бобби очень симпатизировал Фрэнки и всегда радовался тем редким оказиям, когда судьба сводила их вместе.

– Я так устала от всего этого, – заявила Фрэнки с ноткой утомления в голосе. – А ты?

– Вроде бы нет.

– Дорогой мой, как это чудесно, – сказала Фрэнки.

– Не хочу этим сказать, что считаю себя неисправимым оптимистом, – развил мысль Бобби, стараясь не произвести неприятное впечатление. – Терпеть не могу таких людей, неисправимых оптимистов то есть.

Услышав это слово, Фрэнки поежилась.

– Понимаю тебя, – пробормотала она. – Они ужасны.

И молодые люди обменялись сочувственными взглядами.