— У вас есть собака? — спросил Липпенкотт.
— Была, — кивнул Фицпатрик. — Немецкая овчарка?
— Он просто сказал: «Держит собаку». Нет… «Большую собаку», — уточнил Бьюкэнен.
— Чего же ты ждешь? — воскликнул Липпенкотт. — Поднимайся и поезжай в экспертизу.
Клятвенно заверив друг друга, что на днях они непременно вместе пообедают, Заккермен с Бьюкэненом миновали лабиринт коридоров и подошли к лаборатории в дальнем углу здания, где располагалась медицинская экспертиза округа Дэйд.
— Патологоанатома, — сказал Заккермен перед тем, как отворить дверь, — зовут Росс Митчелл. — Он одобрительно кивнул. — Неплохой малый…
В ярко освещенной комнате стоял рентгеновский аппарат, несколько стеклянных шкафчиков с инструментами, раковины и три огромных, с эмалированными крышками стола, над каждым из которых висели автоматические весы, микрофон, ручной душ и прибор для отсасывания. Ближайший к двери стол окружало человек шесть мужчин в зеленых операционных костюмах, резиновых фартуках и резиновых сапогах.
Старший из них взглянул поверх очков, приклеенных к переносице лейкопластырем.
— Привет, ребята! — крикнул он. — Заходите.
Заккермен представил Бьюкэнена присутствующим и, пожелав ему весело провести время, отправился домой.
Стараясь не дышать глубоко, Бьюкэнен осторожно подошел к столу.
— Разделали его под орех! — заметил Митчелл и, сморщив нос, кивнул на то, что лежало на столе. — Джесси сказал, что вы интересуетесь этим малым…
Только Бьюкэнен открыл рот, чтобы ответить, как один из мужчин повернулся и положил что-то на весы, предоставив ему возможность увидеть погибшего кубинца во всей красе.
— О господи! — не удержался Бьюкэнен.
— Фунтов тридцать общего веса нашего приятеля, пожалуй, так и пропало без вести, — заметил помощник Митчелла, сняв с весов мешок с останками и шлепнув его на стол.
Митчелл пожал плечами.
— Доложим судебному медику, что он был на диете, — подмигнул он Бьюкэнену. — Джесси сказал, что вы хотите посмотреть вещи покойного?
— Если вы не возражаете…
— Пожалуйста!
Бьюкэнена подвели к покрытому нержавеющей сталью столу для инструментов, на котором лежали автоматический браунинг, излохмаченные остатки кобуры, тяжелый золотой портсигар, согнутый чуть ли не пополам, связка ключей, часы фирмы «Ролекс» — как ни странно, они до сих пор шли — и черный, крокодиловой кожи бумажник, в котором было несколько кредитных карточек, водительские права, около двухсот долларов разными купюрами и два скрученных от пребывания в воде моментальных снимка.
Бьюкэнен расправил первую фотографию. На ней был изображен Моралес и высокий темноволосый молодой человек в цветастой рубахе и темных очках. Его можно было принять за Фицпатрика, но Бьюкэнен весьма в этом сомневался.
На второй фотографии тот же молодой человек стоял рядом с девицей, которая держала спаниеля. На этот раз очков на нем не было, а близко поставленными глазками он очень напоминал Моралеса.
Бьюкэнен больше не сомневался: человек на фотографии был явно не Майкл Фицпатрик.
21
Марта Пирс жила в одном из старых многоэтажных домов на западной стороне Коллинз-авеню. Вооруженный привратник по внутреннему телефону известил ее о прибытии Липпенкотта и Фицпатрика, и они поднялись в лифте на самый верхний этаж.
Когда они подошли к ее квартире, Марта Пирс в брючном костюме из белого шелка и солнечных очках в роговой оправе — воплощение хладнокровия и самообладания — ожидала их у дверей.
— С мистером Липпенкоттом я уже знакома, — сказала она, протягивая ему холеную руку. — А вы, значит, мистер Фицпатрик?
Распространяя вокруг аромат дорогих французских духов «Chant d'Aromes», она провела их в огромную гостиную, обставленную с помпезностью, граничащей с эксцентричностью: диваны и стулья в стиле Людовика XV, рояль с золоченой инкрустацией, в центре комнаты — стол, крышка которого покоилась на трех переплетенных золотых драконах. Стены были увешаны картинами в пышных золоченых рамах — цветы работы художников XVIII века, а с высоченного потолка свисали две огромные хрустальные люстры.
Только теперь Фицпатрик понял, почему Липпенкотт надел костюм и галстук.
Из гостиной их провели на вымощенную керамической плиткой террасу, где стояли кадки с цветущим кустарником и апельсиновыми деревьями, согнувшимися под тяжестью золотых плодов. В дальнем углу на жердочке белый попугай старательно чистил перышки.
— Прошу, — сказала Пирс, подводя их к плетеному столу, накрытому к чаю.
И в ту же секунду, словно по мановению волшебной палочки, появилась темнокожая горничная в наколке и фартучке с тяжело нагруженным серебряным подносом.
— Скажите, мистер Фицпатрик, — обратилась к нему Пирс, расставляя на столе чайную посуду тонкого фарфора, — вам удалось что-нибудь узнать о вашей приятельнице?