Побег из Невериона. Возвращение в Неверион

Клодон хлопнул себя по ляжке.

– А куда надо-то?

– На большую тропу, она прямо к нему ведет.

– Что за тропа такая?

– Большая. Вон там. На развилке сверните туда, – он показал налево. – Придете прямо к Лестнице Венн.

– А дальше?

– Там оно, ущелье, и начинается. – Парнишка смотрел на Клодона выжидательно, но тот цыкнул зубом и вернулся к Альхарид, вспомнив почему-то женщину с кувшином, которая когда-то в Колхари показала ему дорогу. Как ни ругай городскую жизнь, дорогу тебе всегда укажут без лишних вопросов.

– О чем это вы? – спросила Альхарид.

– Так, дело было к нему. – Клодону не хотелось идти дальше, пока парень смотрит, но тот все стоял и смотрел.

Что ж, она недалеко вроде, эта самая большая тропа.

– Я не подслушивала, – сказала женщина на ходу, – но он, кажется, туда показал? – И кивнула в ту сторону.

– Там поворот будет, мы до него еще не дошли. – Они поднимались в гору. – Знаешь, все эти местные чудеса… всю жизнь с ними живешь и никогда их не видишь. Веришь, нет – я в ущелье последний раз был в его возрасте. И подзабыл, как идти. Тут новую дорогу проложить собирались, для приезжих вроде тебя, да так, кажись, и не проложили. Про нее я и спрашивал.

– Ну-ну.

Он не знал, поверила она ему или нет.

Еще немного, и они вышли на широкий проселок – здесь, если пройти немного назад, Терен строил свой новый дом.

– Не пропустить бы развилку, – сказал Клодон.

– Постараемся. Хорошо, что денек погожий.

– Ага. Ты из Колхари будешь?

– Я почти всю жизнь в нем живу, но родилась не там, как и половина столичных жителей. Как будто все городки и деревни Невериона вывалили в большой котел и перемешали.

Клодон, боясь, что она начнет расспрашивать о его жизни в столице, сказал:

– Человек, который тебя привез… мне сказали, что вчера в таверне он говорил про Горжика Освободителя, и были большие споры.

– В самом деле? Пока мы ехали, я его разговорить никак не могла, хотя и пыталась. Женщины по его понятиям должны, как видно, молчать. Горжик Освободитель? Да, мой садовод, похоже, от него претерпел, что не редкость среди сельских хозяев.

– Разговор шел о нем и его друге варваре. Я знавал варваров в Колхари – друзья из них не слишком надежные.

– С какой же стати им с нами дружить?

Клодон промычал что-то, не поняв ее.

– Варвар, надо же! – продолжала она. – Его уж год как не стало. Будь садовод поразговорчивее, у него появились бы новости посвежее для рассказов в таверне. Сама я рано ушла спать – и заспалась допоздна.

– А тебе что про это известно?

– Варвара при нем больше нет. Они расстались.

– Вот, я ж и говорю: ненадежный это народ.

– Теперь у него в подручных одноглазый коротышка. Одни говорят, он колдун, другие – мудрый советчик.

– Ты его когда-нибудь видела?

– Которого из них?

– Их обоих.

– Когда мы играем на старом колхарском рынке, он проходит иногда через площадь…

– С Моста Утраченных Желаний?

– Да, мы ставим свои подмостки ближе к мосту. Может, и ты нас видел?

– Я там жил двадцать лет назад, моя девочка! – Он лицедеев никогда не видал, ему о них только рассказывали.

– Да, меня ты точно видеть не мог. Я начала лет в тринадцать, в семнадцать вышла замуж за человека, который мой талант в грош не ставил, в двадцать с триумфом вернулась на сцену – не спрашивай, что стало с детьми, не то я заплáчу.

– Ты про моих не спрашиваешь, я про твоих, – засмеялся Клодон, но она осталась серьезной.

– Видно, не такая уж мы милая парочка.

– Так что насчет Освободителя? – нахмурился он.

– Великий Горжик? Он театр не любит, никогда не остановится посмотреть, только мимо проходит. Мне его раз двадцать показывали, я его раз двадцать показывала другим. Он человек заметный, есть на что посмотреть – и есть что послушать, как говорят; сама я его не слышала, но мне передавали, что он желает освободить всех угнетенных в Неверионе.

– Знаю я, чего он желает.

– Ну да, так ведь он из этого секрета не делает.

– Какой уж тут секрет, если он открыто носит ошейник.

– А я вот думаю: почему он ни разу не остановился на нас посмотреть? Недосуг, видно. Мы ведь и его представляем – то как героя, то как злодея, смотря по времени. Вот она, слава. Я б на его месте захотела узнать, какой меня люди видят. Но ему не до того, он человек суровый – не человек даже, а великан. Идет себе мимо в своем железном ошейнике…

– С рубцами мятежного раба на спине?

– Нет, – нахмурилась Альхарид, – у него только на лице шрам, на том же месте, что у тебя, только больше. Тебя с ним никак не спутаешь.

На развилке Клодон свернул налево с уверенностью человека, который весь свой век тут ходил, – но тропа почему-то вела не в гору, а вниз.

– Он сам был когда-то рабом, ты же знаешь. – Клодон не знал и нашел это очень странным. – Поэтому мы верим, что он искренне желает свободы другим. Но кнутом его не наказывали; одни порицают его за это, другие хвалят. Рубцов на нем нет – уж это я бы запомнила.

– С чего тебе это помнить?

– Не скажу почему, – ее улыбка стала загадочной, – но меня завораживают мятежники, подвергшиеся за свой бунтарский нрав бичеванию. Ну, не дура ли я?

Клодон на этот раз забыл улыбнуться.

– Как это – завораживают?