Победы, которых могло не быть

— Этот проклятый песок ломает мне и пушки, и людей,— неожиданно сорвался Ворошилов, командир артиллерийского дивизиона. Лошади выбились из сил, и моим солдатам приходится тащить орудия буквально на руках. Каждые сто метров ломается то то, то другое. Какое там «ускорить», нам бы двенадцать верст в день пройти, и то бы хорошо.

— Да,— сказал кто-то из штабных офицеров,— если так и дальше пойдет, не скоро наша армия доберется до Берлина.

В данный момент Самсонов был бы счастлив добраться хотя бы до Восточной Пруссии.

А в Кобленце, в Имперской ставке, неудача германской армии под Гумбинненом дала толчок цепи событий, существеннейшим образом повлиявших на ход войны. Первая армия генерала фон Клука вышла на берег Марны в тридцати километрах от Парижа, поэтому генерал фон Мольтке ничуть не сомневался, что война на западном фронте уже выиграна. В то же самое время кайзер бомбардировал его требованиями не позволить русским захватить «колыбель германского народа», то бишь восточнопрусского юнкерства. Мольтке принял два решения, каждое из которых имело самые серьезные последствия. Во-первых, он снял с Западного фронта четыре резервных корпуса — шаг, за который Германия заплатила очень дорого, так как он помешал ей захватить Париж[199].

Во-вторых, он отстранил от должности генерала фон Притвица и поставил на командование Восьмой армией старого отставного генерала Пауля фон Гинденбурга. Гинденбург был воспитан в лучших прусских военных традициях и не любил пустой болтовни; получив предложение, он ответил с предельной краткостью: «Я готов». Мольтке добавил еще одну козырную карту, прикомандировав к Гинденбургу в качестве начальника штаба «героя Люттиха», генерала Эриха фон Людендорфа. Старый закаленный вояка и молодой блестящий стратег встретились в Ганновере на железнодорожной платформе, после чего война в Восточной Пруссии приняла совершенно иной оборот.

Гумбиннен находился в русских руках. Штаб Рененкампфа ликовал, а многие неграмотные русские крестьяне серьезнейшим образом считали, что находятся в Берлине. Ренненкампф не стал преследовать отходящую 8-ю армию — по его мнению, с немцами было уже покончено.

Полковник Глаголев думал совершенно иначе. «Немцы далеко не разбиты,— говорил он.— Они просто перегруппируются, чтобы двинуться на юг и ударить по 2-й армии. Им наверняка известно, что Самсонов попал в трудное положение и что Ренненкампф пальцем о палец не ударит, чтобы ему помочь. Эти двое, они же живьем друг друга готовы сожрать, не знаю уж почему».

22 августа русская 2-я армия резко отклонилась в сторону. Ситуация со снабжением стала настолько отчаянной, что Самсонов решил свернуть на Новогеоргиевск, чтобы выйти к железной дороге на Зольдау. Он понимал, что тем самым еще больше удаляется от армии Ренненкампфа, но не видел другого выхода[200].

— Потовский, отбейте телеграмму Жилинскому. Попросите его убедить Первую начать движение в нашем направлении.

Человек в пенсне поспешил выполнить поручение. Ответ оказался кратким:

«Первая армия двигается на запад, повторяю, не на юг, а на запад, с целью осадить Кенигсберг».

Когда Самсонов прочитал телеграмму, у него начался новый приступ астмы.

— Ну, конечно,— прохрипел он, задыхаясь.— Я не знал точно, пойдет Ренненкампф дальше на запад или нет, но был уверен, что уж на юг-то он не свернет.

Ренненкампф не хотел помогать 2-й армии, а может быть, и не мог. Несоответствие русской широкой железнодорожной колеи и европейской, чуть более узкой, нарушило ею собственную систему снабжения, как только Первая армия перешла границы Пруссии. Во всяком случае, именно этим объяснял он впоследствии свой отказ прийти на помощь Самсонову.