Победы, которых могло не быть

Бенедек был мадьяром — серьезный недостаток, с точки зрения австрийского генералитета. Однако стареющий фельдмаршал Радецкий[169] быстро обратил внимание на его командирские способности. Когда разразилась война с Пруссией, Бенедек — ему было уже шестьдесят два года — оказался самым подходящим кандидатом в командующие австрийскими войсками. Он принял это назначение с большой неохотой, уступая настоятельным просьбам императора. Во-первых, объяснял Бенедек, он совершенно не знаком с богемским театром военных действий, где будут разыгрываться все предстоящие сражения. Во-вторых, он сражался в прошлом против итальянцев и французов — но не против пруссаков. Ну а самое главное — он хорошо понимал пределы своих возможностей. Блестящий и решительный командир корпуса, Бенедек не представлял себя во главе четвертьмиллионной армии. Для полной радости император вынудил его принять в качестве руководителей штаба двух людей, абсолютно не подходивших для этой работы. Кришманек был сообразителен, но ленив, в то время как Хеникштейн сочетал крайнюю агрессивность с крайней же глупостью.

Получив императорский указ об их назначении, Бенедек сказал: «Из них обоих такие же штабисты, как из меня — оперный композитор». Бенедек умел командовать своей частью, но не работать с бумагами, поставленная задача была явно ему не по плечу. С того времени как этому блестящему, но ограниченному генералу поручили верховное командование, в воздухе запахло поражением.

Его противником был граф Гельмут фон Мольтке, жесткий, безжалостный пруссак. Мольтке тщательно изучил австро-итальянскую кампанию 1859 года и пришел к выводу, что главным фактором, определяющим исход сражений, становится огневая мощь пехоты. Имея это в виду, он вооружил своих солдат новейшей, революционной по тому времени игольчатой винтовкой Дрейзе, заряжавшейся с казенной части[170]. Еще в 1864 году пруссаки успели опробовать ее на датчанах. Все получилось весьма удачно, батальоны графа Мольтке имели значительно больший темп стрельбы, чем их противник, кроме того, прусские солдаты могли перезаряжать свое оружие лежа. Разгромив датчан, Мольтке уже ничуть не сомневался, что новая винтовка обеспечит прусской армии полную победу над австрийцами, которые все еще пользовались шомпольными ружьями[171]. Обороняющийся противник, даже если он стреляет из-за укрытия, не сможет перезаряжать оружие со скоростью, достаточной для того, чтобы помешать пехотинцам Мольтке подойти на близкое расстояние и смести врагов шквальным огнем. Ну а если в обороне будут пруссаки, они смогут стрелять лежа и встретят атакующего противника градом пуль.

При всех несомненных достоинствах игольчатой винтовки «богом войны» оставалась артиллерия. Сильным местом австрийской армии была ее великолепная артиллерия. После поражения при Сольферино ее перевооружили нарезными, заряжаемыми с дула восьмифунтовыми бронзовыми пушками.

Когда британский военно-морской флот осознал, что скоро владычество на морях будут определять паровые, закованные в сталь корабли, он начал экспериментировать с пушками из кованого железа, стволы которых для прочности скреплялись стальными кольцами. Затем последовало эпохальное изобретение — Альфред Крупп, владелец сталелитейного завода в Рейнланде, разработал революционный технологический процесс, позволявший отливать из стали великолепные трубы. Так родилась пушка, заряжаемая с казенной части. Мольтке вооружил часть своих полевых батарей этими новыми орудиями. Но пушки и винтовки не определяют сами по себе исход сражения, гораздо важнее — кто отдает приказы армиям. На поле под Кенигграцем две четвертьмиллионные армии ждали приказа.

Австрийский штаб в Кенигграце. Только что получена депеша от генерала Габленца, что ею корпус одержал победу под Траутенау. Это хорошая новость, но есть и плохая — потери у победителей в три раза больше, чем у побежденных. «Да,— думал Бенедек,— это проблема, и очень серьезная. Австрийская армия так и не научилась стрелять, а потому полностью полагается на штыковые удары, даже находясь в обороне». Тем временем император непрерывно бомбардировал своего командующего телеграммами. Тот отвечал: «Bitte Eure Majestaet dringend, Frieden zu schliessen. Katastrophe fuer Armee unvenneidlich» (Я настоятельно прошу Ваше Величество заключить мир. Катастрофа Вашей армии неизбежна.») Ответ императора был кратким и резким: «Заключить мир невозможно. Я приказываю, если нет иного выхода, осуществить организованный отход. Мне не совсем ясно — была уже битва или нет?»