Побѣдители

– Февраль. Финляндия. Молочный окоём
Туманно слитый с серыми снегами.
…Мы рядом молча ехали вдвоем,
Почти соприкасаясь стременами.

Был на душе прозрачнейший покой.
Молчанье было призрачным и строгим.
…Текли колонны бурою рекой
По дочерна растоптанной дороге.

Все накануне сказано уже.
К разлуке – от случайного ночлега
Недолог путь. Созвучные душе,
О, кроны черных сосен! Серость снега!

Мне так небольно это вспоминать,
Вернув тебя в февральские туманы…
Не хочешь ли – ладонью приласкать
Родной металл прохладного нагана?

О, поверни холодное лицо!
Снег в башлыке, откинутом на плечи…
Сквозь зубы брось французское словцо,
Стегнув коня… Прощай! До новой встречи!

До встречи через семь десятков лет,
До юности трагической и новой,
Когда мы вспомним утра хмурый свет,
И все, что было сказано – до слова.

О, за спиной оставленный ночлег!
Случайный кров. Кочевье вековое.
Молочный тот февраль. Финляндский снег.
Навстречу смерти. Вместе. Рядом. Двое.

– Да, это, конечно, все та же тема, что и в «Хранителе анка», – не сразу отозвалась сестра Елизавета. – И этому безусловно веришь.

– Так что критики не зряшно меня винят в пессимизме? – криво усмехнулась я.

– Критики глупы. – Наташа свела брови. – Им бы, я подразумеваю некоторых из них, кто счел «Хранителя» слишком мрачным, оценить то, как верно вы схватили момент у «бездны мрачной на краю».

– Но упоения на краю мрачной бездны нету, – тихо сказала я. – Только беспредельный ужас и беспредельное отчаянье.

– Вот что, довольно тяжелых разговоров. – Сестра Елизавета немножко нахмурилась. – Леночка слегка позавтракала, а нам, Наталия Всеволодовна, пора бы и отобедать. – Сделайте себе труд немного покапризничать. Ну, чего бы вам хотелось? Каких-нибудь японских тарталеток в водорослях? Аргентинской говядины? Березового сока? Ну же, Наталия Всеволодовна, а то я приду к печальному выводу, что вы вовсе не умеете привередничать.

– Как бы мне не упасть в ваших глазах… Вдруг и вправду не умею? Ну, разве что… Таких, знаете, румяных картофельных котлеток под соусом из белых грибов.

– Будут вам картофельные котлетки. Отдохните немножко, а мы этим займемся.

Пока сестра Елизавета обзванивала рестораны, я провела строгую ревизию холодильного шкафа и буфета. Кроме миндального печенья, хлеба и молока на кухне ничего не прибавилось. Надо будет всерьез пройтись по лавкам.

– Ну вот, котлетки уже бегут к нам. – Сестра Елизавета окинула меня внимательным взглядом. – Вы не обиделись, что я вас прервала? Вы говорили об очень важных вещах, вне сомнения. И говорить вам было нелегко. Но она начала уставать. А сама б она вас прерывать не захотела.

– Ну что вы, сестра Елизавета! Надо будет – расскажу заново. Благодарю, что вы раньше меня заметили усталость.

– Вы слишком растревожились, внимание ослабло.

– О, а вот это не дело.

– Ничего, вы хорошо справляетесь. Поверьте, в самом деле хорошо.

– Дай-то Бог. Неловко себя ощущаю, дорогая сестра, что в довесок к болезни моей кузины еще и я на вашу голову. То я католичка, то я по другим мирам брожу, возвращаясь из оных с неврозами. Как-то оно чересчур, сама ощущаю.

Сестра Елизавета негромко рассмеялась. В дом она явилась с колокольчиком, но колокольчик напоминал и серебристый ее смех.

– С Вами все было ясно еще в детстве, Леночка. Единственный ребенок среди сотни, что не в скаутской форме. Вам суждено было бегать какими-то очень своими тропками, что вы и делаете. Уж придется любить вас так, как оно и есть.

Глава XX Продолжение верноподданных трудов

Пространство моей жизни сжалось до семи комнат квартиры Альбрехтов-Черновых. Время тоже потекло как-то странно, не то, чтоб вовсе остановилось, но…

После обеда мне все-таки удалось сменить сестру Елизавету, отправив ее поспать. Обещала и Наташа попытаться отдохнуть, если не заснуть, то просто полежать с закрытыми глазами в тишине.