Побѣдители

На кухонном столе обнаружились две книги. Странно, когда же я выложила сюда томик Вовенарга? «Employer toute l’activité de son âme dans une carrière sans bornes»… Всю душу свою напрячь – во всей жизни своей. А ведь было время, когда французы лучше знали Ларошфуко, чем спорившего с ним Вовенарга… Но сильно подозреваю, что философ сделался популярен и в силу обстоятельств, связанных с его потомком. Или не прямым потомком? Добрая наследственность в любом случае.

Я закрыла белый томик. Вторая книга, попавшая на стол, принадлежала, вне сомнения, сестре Елизавете. «Свято-Богородицкий Леснинский монастырь в очерках и фотографиях». На первой обложке было знакомое изображение темной иконы-камеи. На последней – небольшой фотографический портрет довольно еще молодой, красивой женщины в черном клобуке. «Монашеский аскетизм вовсе не есть узаконенное медленное самоубийство, как думают многие; напротив, это школа, в которой растет и крепнет дух и созидается непреклонная воля. Кто победил себя, тому ничего не страшно». Игумения Екатерина (Евфимовская), основательница Леснинского монастыря».

Вот и поговорили французский виконт с русской графиней… И ведь договорились же. Как Наташа с сестрою Елизаветой. Как причудливо падают иногда карты жизни, сказала бы Наташа.

– Это недавнее издание нашей скоропечатни. – Сестра Елизавета появилась в дверях бесшумно. – Будет возможным оставить ненадолго Наталию Всеволодовну, хочу занести эту книгу одной даме, что тут, в соседнем доме живет. Заодно и повидаться. Всегда была наша паломница, а теперь вот, увы, здоровье не позволяет странствий.

Меж тем я уже заварила себе чаю в простом стеклянном чайничке-эгоисте. Прихватив горстку миндальных печений, на удивление свежих на вид, вне сомнения пожаловавших в дом во время моего сна, я водрузила все это на подносик вместе со сливочником и чашкой.

– Сестра Елизавета?

– Да, Леночка?

– А ей не вредно разговаривать? Когда было совсем плохо, ночью, я терялась, как лучше: поддерживать разговор или нет.

– Доверяйтесь ей самой. Она контролирует себя – почти в любом состоянии. Когда устает – прерывает разговор.

На этом мы и воротились в спальню.

– Ну и как вы тут, злая Наташа? – Я пристроилась со своей добычей на кушетке. – Вот так засни в вашем доме – проснешься с перемытыми косточками.

– Так ведь ваши косточки, вредная Нелли, редко представляется возможность перемыть, – отозвалась из подушек Наташа. – Не с почтенною же соседкой Ираидой Павловной, хоть и сплетница она преизрядная, обсуждать ваши странствия между мирами? Боюсь, тогда Ираида Павловна бросится со всех ног сплетничать уже обо мне – в конец-де Наталия Всеволодовна умом повредилась. А вот с сестрой Елизаветой – вполне можно и поболтать.

– Ну, что тут скажешь? – Я рассмеялась и с удовольствием сделала глоток крепкого чаю. Кошмар отступал, черные тени развеивались. Господи, благодарю Тебя! – В таком случае, может быть, вам будет интересно, справилась ли я с заданием, что вы мне давали перед Яблоневым Спасом?

– У вас что-то получилось, Нелли? – Наташа сделалась серьезна.

– Боюсь, что да. Тут критики меня повадились в «упадничестве» виноватить…

– Я помню, читала.

Ах, читали, дорогая кузина! Я с трудом сдержала ликующую улыбку. С Наташей трудно – не балует она знаками внимания. Я вроде бы и знаю, что она читает все, обо мне высказанное, еще с тех времен, как я начала публиковать стихи. Однажды я даже случайно обнаружила у нее специальную папку с вырезками рецензий, с по-немецки аккуратно помеченными от руки датами. Но Наташа такова, что с нею сомневаешься во всем – начинаешь думать, что заметки сохранены из того, что ей понравился газетный шрифт. Право слово.

– А вы помните, в чем именно мое «упадничество»?

– Вам ставили в упрек, что вы не радуетесь освобождению Петрограда.

Как же все-таки хорошо… Наташе лучше, вне сомнения лучше. Сестра Елизавета, тонко улыбаясь чему-то, раскрыла свою рукодельную корзиночку (когда-то оная здесь очутилась?). Из корзиночки явились недовязанные четки – из черной шерсти, с бисерными вкраплениями. Бывают в жизни события и пострашней странствия в злые миры, и одно из них только что коснулось меня, как пролетевший мимо снаряд. Наташа будет жить. Я это ощущаю всем своим существом сейчас, как всеми же фибрами души совсем недавно в этом сомневалась. Чтоб она ни говорила, а медицина сейчас такая замечательная, и все остальное можно поправить. Сейчас главное, чтоб она в самом деле вылежала, не вскочила раньше времени.

– Вот он и есть, искомый «расщеп». Освобождение Петрограда.

– Петроград не освободили? – сестра Елизавета подняла голову от вязанья.