Победитель получает...

— Я думаю… если они не оборотни, то кто? Мы не уверены до конца, что оборотни бездушны, — Умудрённые так и не пришли к единому решению. Но если они не оборотни, то у них точно должна быть душа и мы не можем поступать с ними, как с бездушными. Живые существа нуждаются в отдыхе, в воде и пище. Если мы не будем бросать их в яму, то их надо освободить, напоить и накормить, так я думаю.

— А это не опасно? — спросил осторожный Копыш.

— Я думаю… нет, не опасно, так я думаю. Но думаю я, что могу и ошибаться. Ведь мы не знаем, кто они и для чего они здесь. Значит… — Дум молчал минуты две или три, но никто его не потревожил и не попытался поторопить.

Все терпеливо ждали результатов его размышлений, в том числе Маша и Куся.

— Значит, мы должны выбрать, — наконец продолжил Дум, — подвергнуть ли себя некоторой опасности, освободив незнакомых существ, или… причинить им некоторый вред, притом что они могут быть и неопасны. Познающие вряд ли доберутся сюда раньше завтрашнего вечера. Их ещё найти надо… Умудрённый, возможно, придёт раньше.

Но всё равно — это слишком долго, чтобы держать тех, кто ничего плохого нам не сделал, без пищи, воды и возможности разогнуться. Я так думаю.

— Я думаю, вести их к Новой Норе не стоит, и тут оставлять тоже. Мы не знаем, что это за существа и как они связаны с оборотнями, которые в яме. Я думаю, мы отведём их к Старому Отнорку. Там сейчас никто не живёт. Мы можем сторожить их по очереди. Я думаю, что троих сторожей будет достаточно.

— Так и сделаем, — с облегчением выдохнул Копыш.

И все остальные “барсуки”, до этого не принимавшие участия в разговоре и молча наблюдавшие за происходящим, тоже как-то облегчённо зашевелились, задвигались, начали потихоньку переговариваться, будто это их участь решал Дум, и теперь они очень рады, что он оказался столь снисходительным судьёй.

— А оборотень? — вспомнил Копыш. — Его-то куда?

Дум вздохнул, посмотрел на Машу.

— Пусть пока остаётся с ними, — решился он. — Но если начнёт в кого-то ещё обращаться… Вы знаете, что делать, — твёрдо закончил он.

Всех троих пленников выпутали из сетей и указали направление. Маша взяла на руки “Тишку”, Куся от её рук увернулся и независимо семенил рядом. Когда проходили мимо ямы, Маша, конечно, не упустила возможности заглянуть в неё. И тут же об этом пожалела…

Там колыхалась буро-красная масса, на поверхности появлялись какие-то лапы, хвосты и… всякие неопознаваемые части тел самых различных существ, тут же тонувшие и растворявшиеся в кроваво-мясном месиве…

Под Машиным взглядом на этой кошмарной булькающей, трясущейся, вздувающейся кровавыми пузырями поверхности вдруг появились глаза — одни, похожие на Тишкины, только больше, другие — на Кусины, третьи… нет… Это невыносимо!

Машу оттолкнули в сторону в тот самый момент, когда она уже и сама отшатнулась в ужасе, потому она наверняка бы упала, но налетела на одного из своих мохнатых конвоиров, и он машинально остановил падение, обхватив Машу тёплой и сильной лапой.

Ноги у пленницы подкашивались, и “барсуки” чуть ли не волоком протащили её метров десять — пока страшная яма не осталась позади. Здесь они остановились, почёсываясь в задумчивости, — кажется, Машина реакция и поведение их удивило, — дали ей отдышаться и чуть-чуть прийти в себя, а потом один из них пошёл вперёд, Машу слегка подтолкнули, и она двинулась следом. Остальные “конвоиры” замыкали шествие.

Идти по этому мрачному, почти непроходимому лесу можно было только гуськом. Путь то и дело преграждали выступающие корни — толстые, бугристые — их надо было не перешагивать, а буквально перелезать через них. У хозяев это получалось настолько легко и быстро, что казалось — они, если уж не перелетают, то перекатываются через препятствия, будто у них не лапы, а какие-то диковинные колёсики, на которых они р-р-раз — и уже с другой стороны!

Маша же, в очередной раз убедившаяся, насколько прав был Куся, назвавший её ноги неудобными, вымоталась ужасно. Кроме всего прочего, ей приходилось удерживать “Тишку”, который, правда, сидел тихо-тихо, прижимаясь к ней тёплым бархатным телом и придерживаясь когтями, но всё равно его нужно было придерживать хоть одной рукой, и из-за этого преодоление корневых барьеров, многие из которых доходили Маше до пояса, а то и до груди, превратилось в тяжкое испытание.

Была у Маши мысль засунуть его в сумку, хотя что-то внутри этой мысли сопротивлялось — перевёртыш всё-таки… Но, к Машиному облегчению, принимать решение не пришлось. Кто-то решил за неё — сумка снова пропала.

Куся поглядывал на Машу печально-сочувственно, вздыхал, но, понятно, помочь ничем не мог. Только один раз, когда она чуть не полетела кубарем вниз головой, чего бы не случилось, будь у неё свободны обе руки, Куся пробормотал:

— Бросила бы ты этого… Тишку… — но тут же отвернулся, как будто устыдился своих слов.