Победить Страх

Я хотел встать, но не тут-то было. Стоило мне приподняться и сесть в постели, как тут же какая-то сила вновь опрокинула меня на подушку. Голова, руки, ноги, стали казаться тяжёлыми, будто налитыми свинцом.

Я так и лежал и смотрел в потолок, а потолок словно кружился вместе со мной, с моей кроватью, с комнатой. Я дождался, когда это кружение пройдёт, и снова попробовал встать. Со второй попытки получилось.

Я сначала просто сел на краю кровати, спустив ноги на пол. Посидел так, дождавшись, пока комната не перестала качаться перед глазами. Потом нащупал ногами тапочки и, не нагибаясь, чтобы не упасть, вставил в них ноги. Встал. Ноги были сильно ослабевшими, но стоять было можно. Немного кружилась голова, немного покачивало, но я всё-таки вышел в гостиную.

В гостиной в кресле со своими газетами и журналами сидел дедушка. С кухни доносился звон посуды, шум текущей из крана воды. «Бабушка моет посуду или готовит обед», — подумал я.

Увидев меня, дедушка удивился и говорит:

— Опамятовался?! А доктор сказала, что неделю прохвораешь.

Я удивился. Спрашиваю:

— Какой ещё доктор?

— Наш, участковый, — ответил дед.

Я ещё больше удивился: «При чём, — думаю, — доктор?» Ну ладно, спрашиваю:

— Деда, а бабушка обед готовит?

— Обед. Скоро будет готово.

Бабушка, услышав наш разговор, пришла из кухни в гостиную. Увидав меня, она всплеснула руками:

— Ах ты, батюшки! Да кто ж тебе позволил вставать-то?! Доктор велела лежать неделю, а ты встал! Ну-ка в постель! Живо!

Дедушка ей:

— Да ладно тебе, Анна, на внука наезжать. Разве ж пацан улежит в постели, коль опамятовался. Дай ему поесть хоть, что ли. Третий день уж ни крохи во рту не было.

Я просто обалдел. Спрашиваю:

— Как это, третий день?!

— Ну, а который же? — говорит бабушка. — Со вторника в беспамятстве, а теперь уж четверг. Сам посчитай.

Вот это был нежданчик… четверг… «Это сколько же я уроков пропустил? — пронеслась в голове мысль. — Четыре дня, если считать с понедельника. Только отметки исправил, стал хорошо учиться, и на тебе, снова отстал. Снова придётся догонять».

Но эта мысль сразу стала пустячной, ушедшей на самый последний план. Её затмила другая, ещё более горькая, точнее, страшная мысль: «А Геля навсегда отстала. Не видать ей больше школы. Ничего уже не видать…»

Эта беда затмила собой вообще всё. Нет теперь Гели на белом свете. Никогда больше она не придёт на сбор, никогда я больше не услышу это её «интересненько» или «ясненько». Я вообще никогда больше не услышу её голоса. В этот момент я понял, ощутил всей душой, что означают слова «невосполнимая утрата», «трагедия».

К горлу подкатил горький комок, на глаза навернулись слёзы. Я убежал в свою комнату, упал в постель и, зарывшись лицом в подушку, заревел.

Перед глазами как наяву проплывали картины недавних ещё событий. Вот я убегаю от слуг Тьмы и бегу вдоль забора стадиона «Торпедо». Вот в заборе отодвигается доска, а там, в проёме, Геля. То есть я ещё не знал её имени. Она кричит мне, чтобы я тоже спрятался. Я пролез в проём, доску мы вернули на место, а слуги Тьмы пробежали мимо. Вот мы меняемся куртками, чтобы запутать слуг Тьмы. Её куртка на меня еле влезла. Она-то мою легко надела, а её куртка даже порвалась. В куртке, которую я ей отдал, в кармане, остался пистолет, который Тимка отнял у напавших на нас слуг Тьмы. Я про пистолет тогда даже не подумал. Но это даже хорошо, что не подумал.

Когда нас всё-таки поймали, Геля выстрелила из пистолета в руку одного из тех двоих, которые нас схватили. Тот, которого Геля ранила, сразу же её выпустил и скорчился от боли, а Геля убежала. Второй не стал её догонять, потому что боялся упустить меня.

Потом был кабинет их так называемого «генерала». Слово за слово — и разъярённый «генерал» бросается ко мне с кинжалом… Я тогда в живых остался благодаря Геле. Она как раз в этот момент вернулась, чтобы меня выручить. Прямо от двери, метров с десяти, не целясь, всадила по пуле в каждую ногу этому гаду. Я ни за что бы так не сумел, даже если б целился.

Такие вот дела. Если бы не Геля, меня не было бы сейчас в живых. Кстати, не только меня, но и моих родителей, бабушки, дедушки. Я-то жив, а Геля… Я не знаю, сможете ли вы понять, что творилось у меня на душе.

Я не заметил, как подошла бабушка, как она присела на краешек кровати. Я её заметил только тогда, когда она положила мне на голову свою тёплую ладонь, и сказала:

— Мы всё знаем, Саша. Нам ребята рассказали про вашу беду. Кирюша правильно не хотел тебе этого рассказывать до поры. И почему только Вова его не послушал?

Бабушка ещё что-то говорила, но я уже не слушал. Мне было всё равно. Слёзы давно закончились. Была только смертная тоска и пустота в душе. Я стал засыпать, но неожиданно очнулся от звонка в прихожей.

В гостиной послышались шаги — это дедушка пошёл открывать дверь.

— Это кто ж пришёл? — удивилась бабушка.

Из прихожей донеслись знакомые голоса, и в комнату буквально ввалились Вовка, Кирилл и Тимка. Поздоровались почти хором:

— Здрасте, тёть Аня!