По ту сторону фронта

Он торопливо уложил все в вещевой мешок и бегло оглядел комнату – не забыто ли что-нибудь. Где-то со звоном вылетели оконные стекла. Слышно было, как по крыше топают чьи-то тяжелые шаги. Внизу строчили автоматы и глуховато щелкали пистолетные выстрелы.

Когда Костров выбежал из комнаты на лестничную площадку, на дворе раскатилась длинная пулеметная очередь.

«Наши пулеметов условились не брать! – мелькнуло у Кострова. – Значит, немецкий пулемет».

На площадке кто-то упал и тихонько стонет. Костров подбежал, всмотрелся. Дедушка Макуха. Славный дедушка Макуха, «хитрюга», шутник. Он старается приподняться, опираясь на локоть, но тотчас валится. Голова его с глухим стуком падает на цементный пол. Из-за уха бьет кровь.

– Дедушка, дорогой! – взывает Костров.

Он одной рукой поднимает голову деда Макухи, светит фонариком. Глаза закрыты, лицо мертвеет. Нет, дедушка Макуха уже не скажет ни слова.

Костров с усилием поднимает тело старика и взваливает на плечо. Надо нести. Очень тяжело, но надо. Партизанский закон непреложен и строг: ни убитых, ни раненых врагу не оставлять. Но кроме деда надо нести еще и автомат и мешок.

На втором этаже Кострова встречают Снежко и Рахматулин. Они подхватывают мертвое тело и почти бегом спускаются вниз.

По двору снуют партизаны. И вдруг сквозь треск автоматных очередей, стук пулемета и ухающие разрывы гранат раздается крик, от которого у Кострова останавливается в жилах кровь:

– Майор убит!

– Командира убили!

Стрельба усиливается. В доме забаррикадировались несколько гитлеровцев. С чердака строчит пулемет.

Показывается Рузметов. Он без шапки, что-то ищет глазами.

– Смотри, – показывает Костров на дом.

– На чердак! – командует Рузметов. – Закидать гранатами.

«Но кто крикнул, что убит командир? – думает Костров. – Может быть, ошибка?»

Нет, не ошибка. Несколько партизан несут командира бригады на руках. Голова Зарубина странно, безжизненно свисает.

Костров стоит посредине двора, не в силах сказать что-либо, не в силах тронуться с места.

– Сюда! Сюда! – кричит доктор Семенов. – Сюда скорее! – Он торопится к столовой, бежит, спотыкается.

Пулемет огрызнулся короткой очередью и смолк. Гулко прогремели взрывы гранат. Не слышно больше автоматных очередей. В проходах между первым и вторым корпусами видно несколько саней с впряженными парами лошадей. Возбужденные кони похрапывают, прядают ушами, танцуют на месте, приседают на задние ноги. Партизаны тащат к саням оружие, свертки, тюки, ящики с боеприпасами.

Рузметов вытер вспотевший лоб и только сейчас заметил, что он без шапки. Посмотрел на часы.

– Всего четырнадцать минут, а кажется, что вечность прошла, – проговорил он вслух и бросился к столовой. «Неужели убит? Неужели нет больше Зарубина? – билась в голове тревожная мысль. – Ну, гады, подождите!.. Вы еще узнаете нас!..»

Зарубин лежит на большом столе. Около него Добрынин, Костров, Толочко, чернобородый Климыч. Доктор Семенов уверенным движением вспарывает на Зарубине гимнастерку и по частям отделяет ее от тела. Ему светят несколькими карманными фонариками.

Командир бригады не подает признаков жизни. Доктор тщательно осматривает его. Видно отчетливо, что одна пуля прошла ниже ключицы насквозь, а вторая попала под правый сосок и не вышла.

Семенов прикладывает ухо к сердцу и одновременно щупает пульс.

Безмолвная, напряженная тишина. Ее нарушают шаги вбежавшего Рузметова.

– Тише! – сердито бросает доктор, не меняя позы.

Опять тишина. Кажется, что никто не дышит. Лиц не видно, снопы света скрещиваются на груди командира.

– Жив! – коротко говорит доктор, и общий вздох, радостный, облегченный, отвечает ему. – Пока жив! – добавляет доктор, и вновь лица людей мрачнеют. – Будем делать операцию, пока не поздно. Можно здесь. – Он оглядывается по сторонам и решительно сбрасывает с себя санитарную сумку с инструментом. – Больше свету! Как можно больше свету!

– Доктор, вы что, в уме? – спрашивает его Добрынин.

– А вы? – в том же тоне отвечает доктор. – Капитан Костров! Вы будете помогать мне. Кипятку!

– Доктор! – с тревогой продолжает Добрынин. – Через полчаса здесь будут немцы. Мы в семи километрах от города!

– А мне на это наплевать! Я хирург и, что надо делать, прекрасно знаю.

– Отставить! – зло и резко бросает начальник штаба Рузметов. – Быстро командира в сани!

Темный лес. Темная ночь. Темное, без единой звездочки небо. Глубокая, тягостная тишина, нарушаемая лишь потрескиванием сучьев в огне. Два больших костра освещают часть поляны, а дальше – мрак, чащоба. Желтые искры от костров взлетают высоко вверх и мгновенно гаснут, растворяются в темноте. Между кострами – перевернутые сани, покрытые плащ-палаткой. На них – Зарубин.

Несколько десятков фонарей освещают тело командира. Семенов заканчивает операцию. Зарубин так и не приходит в сознание.

– Ну, кажется, все… – устало говорит доктор и дует на озябшие руки. – Будем надеяться…

11

Стоит март, но весна чувствуется лишь днем, когда под теплыми лучами солнышка появляются первые проталины. А к вечеру мороз снова крепчает, и кажется – весна так же далека, как была в январе.