По Соображениям Совести

Не каждому удается жить в такие необычные времена. Предать собственные принципы или выступить в защиту собственного рода? Казалось бы, если ты защищаешь самого себя – ты все равно предаешь собственных предков. Если ты ищешь продолжения собственного древа, создания нового ответвления, ты теряешь собственную честь. Честь собственных потомков.

Но одновременно – ему было не так тяжело понять собственную мать. Она вырастила его. Она видела его первые шаги. Его первые достижения. Кто захочет расстаться с делом своей жизни? Кто захочет добровольно обрести на покой собственное поколение, продолжение которого – есть вся твоя жизнь?

Наверное, именно эта роковая диаспора и есть формула жизни. Она останавливается лишь тогда, как писал Александр Дюма, когда бешеный конь уже не способен поддаваться шпорам, и падает только там, где решает упасть сам.

Нет. Он поднялся в подоконника, импульсивно шагая вдоль стен комнаты. Если смерть существует, он сам решит, как ее принять. Даже если эта смерть означает окончание всего твоего рода. Даже если эта смерть решит омрачить все будущие достижения, на которые могли бы быть способны твои дети. Вздор! На какие достижения способны дети человека, что не оказался способен вовремя пожертвовать собственными интересами, что не оказался способен пожертвовать столь великим даром – жизнью – во благо ближнего своего? Во благо нации?

Нет, он не позволит себе минуту слабости. Пусть и случится горе, так будет оно ценою великого достижения. Великого поступка. Великой жертвы. Он не отступится.

Решительно, взяв себя в руки, и, будто в доказательство этого, сжав кулаки, он твердой поступью направился из комнаты. Мгновенно оказавшись в прихожей, он забрал пальто, небрежно свесив его на своих плечах, оглянулся в сторону кухни, на которой его мать демонстративно или нет шумела столовыми приборами, избирая, что подберет с собою в дорогу, и отправился на улицу.

Город больше не казался таким счастливым, каким он видел в далеком, раннем детстве. Знакомые лица перестали быть такими приветливыми, искренними, какими были раньше. Пусть соседи и отвечают ему улыбкой, но в ней он с твердой уверенностью мог определить нитки фальши. Нитки страха. Они все боялись. И лишь от того, что боялись – старались быть счастливыми. Наверное, именно попытка показать остальным, что все в порядке и есть попытка спрятаться от страха. Так делали всегда. Так будут делать. Всегда.

Он тронулся, временами оглядываясь на опадающие листья. Раньше осень казалась совершенно другой. Опавшие листья казались более яркими. А их падение – настоящей вечностью. Помнится, временами он специально прикладывался к земле, впадал в нее своим глубоким носом, и ждал, когда листья окажутся прямиком на его спине. Каждый раз он хотел быть «похороненными» под ними. Каждый раз он ждал, вот придет его мать, посмотрит, и не найдет ее. А он счастливый, довольный ребенок, выберется, напугает ее. И вместе они пойдут домой. Она угостит его мороженым за сообразительность. И он будет счастливым. Довольным.

Но листья никогда не опадали достаточно, чтобы закрыть его полностью. И мама никогда не любила играть с ним в прятки. Поэтому он просто лежал. И ждал. Наверное, наслаждался собственными фантазиями. Удел ребенка – жить в мечте. И надеяться, что когда-нибудь она станет явью. Настоящей.

Он проходил сквозь знакомые поля. От чего-то они были пустынны. Еще вчера он видел уйму людей, наслаждавшимися последними днями прекрасной погоды. Еще вчера он думал, что все так далеко. Что каждый ищет себе предел и рубеж. Но ему казалось, – его нет. Все вокруг выдумывали, что что-то произойдет. Ему хотелось так думать. Ему нравилось видеть человеческие улыбки. Ему нравилось видеть город в таком состоянии, в котором он замечал его сегодня. Но все это оказалось ложью. Тогда, когда он видел страх на лицах. Соседей, знакомых. Близких. Только дети оставались беспощадны неизбежному року. Каждый раз они веселились. Как он, когда-то. Только они поддерживали его веру, неизбыточное знание. Наверное, они тоже не думали, что такое возможно. Не хотели думать. Или просто – не знали.

– Ян Полька! – окликнул его нежный голос – Неужели это ты?

Он развернулся. Он увидел. Ее.

– Боже мой, Ян! – она смотрела на него удивленными, раскрытыми глазами, – Матеуш, посмотри!

Она. Рыжеволосая, будто само пламя. Он знал ее очень давно. Со старых, школьных годов. С первого взгляда. С первого момента. Он знал и хотел ее знать.

– Ян! – он взял ее за плечо, приобнимая, – Привет, дружище! Что с тобою?

А она знала его. Хотела знать его. Он хотел знать ее. Ему пришлось смириться. Уже давно. Но каждый раз, когда он ее видел, он совсем не хотел смиряться. Хотелось дать волю чувствам.

– Все в порядке, – он надел на себя фальшивую улыбку, скрывая пустоту, образовавшуюся внутри него, – Думаю. О многом.

– Ах! Так ты тоже? – ее глаза загорелись, приобретая цвет ее волос. Она посмотрела на Матеуша. Посмотрела так, как Ян хотел, чтобы она смотрела на него, – Ян! Расскажешь?