По предварительному сговору

– Кирилл Сергеевич! У нас «убой»150 на бытовой почве. Я раскрыл! Явку с повинной и объяснение отобрал, иду в дежурку регистрировать.

Кирилл взял лист протокол, пробежал по нему глазами.

– Если ты так и дальше ходить будешь, все ноги переломаешь или шею свернешь. Что преступление раскрыл – молодец. Только почему Головина нет резолюции? Ты ему докладывал? Пойдем в кабинет, посмотрим на твоего «Потрошителя». Кто с ним остался?

Василий как- то сразу потускнел и поплелся следом наверх.

– Анатолий с ним сидит, беседует. А Головин, с утра, на коллегии. Я думал дежурному сначала сообщить. Пусть звонит в прокуратуру, опергруппу собирает. Закрепить показания надо. А уж потом явку зарегистрируем…

В кабинете, на половинке стула, сгорбатившись, сидел мужчина, лет пятидесяти. Кирилла немного смутил его внешний вид. Не смотря на пришедшую, в конце концов, весну и теплую погоду, на нем было новое серое кашемировое пальто, темные, хорошо отглаженные брюки, почищенные до блеска ботинки на толстой подошве. На шее элегантно повязан цветной мохеровый шарф. В руках он нервно мял фасонистую фетровую шляпу. На вид, доподлинный интеллигент. Даже легкого запаха перегара не чувствуется. Вот только, давно не стриженая голова, закрывающие уши черные с проседью космы, и небритые несколько дней щеки, выбивалась из общей картины.

Кирилл, усевшись за свой стол, полистал паспорт, уже внимательно прочитал объяснение. Действительно, совершенно банальное бытовое преступление.

– Семен Федорович, здравствуйте. Я капитан Старков, Кирилл Сергеевич. Прошу прощения, что в очередной раз заставляем вас повторять показания, но мне хотелось вновь их услышать их, чтоб задать несколько уточняющих вопросов. Если вам не трудно, конечно.

Мужчина закивал, соглашаясь, в очередной раз начал свое длительное повествование…

… Жизнь Семена Федоровича Ярового, в прошлом учителя русского языка и литературы, преподавателя колледжа, дала трещину несколько лет назад. После ряда беспощадных реформ в сфере образования, учебное заведение, где ему довелось трудиться, больше двадцати с лишним лет, было первоначально преобразовано, а впоследствии и совсем закрыто. Найти свое русло в судьбе и перспективы дальнейшего существования растворились как пустынный мираж. Приняв несколько безуспешных попыток найти работу, Семен Федорович впал в депрессию и сутками просиживал дома.

– Вы меня правильно поймите. Я пытаюсь найти работу. Каждый день это обещаю Машеньке, моей жене. Но меня нигде, ни хотят принимать. Даже сторожем или хоть на худой конец, грузчиком. Я каждое утро просматриваю объявления в газете, прихожу вовремя на собеседования. Но, увы, все безрезультатно, – с печалью в голосе тихо рассказывал он. – Все бы наладилось, у нас с Машенькой, если б в нашу жизнь не вмешивалась Антонина Ивановна.

Оказывается, в позапрошлом году к ним на постоянное жительство переехала его теща. Отношения с Антониной Ивановной у них сразу не заладились, из-за ее сварливого характера.

– Все ей не так и не этак. То посуду не чисто помыл, то мусор не вовремя вынес. И каждый день меня пилит, почему я не устроюсь на работу. А я, что могу поделать, если меня нигде не берут. А я ведь по дому все стараюсь жене помогать. И постирать и кушать приготовить. Машенька у меня с утра до вечера на работе. Он врачом в больнице трудится. Вот и сегодня… Утром, когда жена ушла на работу, а вечно недовольная теща отправилась по рынкам и магазинам, решил приготовить себе завтрак. Пожарил яичницу, из двух яиц с луком, сварил на плите остатки молотого кофе. Один, в тишине. Не время вернулась Антонина Ивановна. «Опять сидишь ни, чего не предпринимаешь. Сколько тебе говорила, найди себе работу. Только продукты переводишь, нахлебник. И что моя дочь в тебе нашла. Сколько раз ей говорила, найди себе путевого мужика. Вцепилась в этого недотепу». Ну, тут я и не вытерпел.

Голос Семена Федоровича содрогнулся, плечи задергались от всхлипываний.